— Но ведь ваша карета действительно стояла перед домом Антрага…
— Моя карета, сир, стояла на площади перед аббатством Сен‑Пьер, где мы оставили ее, поскольку въехать в само аббатство в карете нельзя! Мы были в аббатстве вдесятером, в том числе с приближенными короля Лионкуром и Камием. Разве я могу знать, где в Париже находятся дома всех придворных, чтобы ненароком не остановиться у какого‑то из них, направляясь совсем не к нему?!
Не в силах сдерживаться, она залилась слезами. Когда Генрих, неуклюже потоптавшись рядом, попытался что‑то сказать в утешение, Маргарита только махнула на него рукой:
— Вы даже не попытались заступиться за свою жену и ни в чем не разобрались. Вам все равно, что меня унижают даже в собственном доме.
Она была права, Генрих не собирался заступаться за Маргариту даже после того, как жена спасла ему жизнь. Благодарность не входила в число добродетелей веселого Анри, он еще не раз предавал жену и не раз просто пользовался ею и ее терпением и помощью, когда в том бывала необходимость, зато никогда не выручал ее саму в трудных обстоятельствах.
Королева‑мать пригласила Маргариту к себе в кабинет, но совсем другой, находящийся рядом с покоями короля. Королева Наварры усмехнулась: кричала так, что слышали все, а теперь говорить будет тихо, чтобы не позориться? Но не идти нельзя, пришлось подчиниться вызову.
Когда Екатерина Медичи хотела, она умела превращаться из злобного монстра в ласковую кошечку и казаться заботливой, терпеливой матерью. Но Маргарита хорошо знала ту, перед которой стояла, а потому не поверила ни единому слову.
— Я узнала всю правду, поняла, что вчера вы были со мной искренни, а камердинер солгал, за что уже уволен.
«Интересно, что она не произносит имя камердинера. Поинтересоваться?» — мысли Маргариты были вялыми, ей попросту надоело выслушивать несправедливые нападки, а потом сожаления. Королева Наварры промолчала.
— Я прошу вас не думать плохо ни обо мне, вашей матери, ни о брате короле. Мы озабочены единственно вашей репутацией, вашими отношениями с супругом.
— Именно поэтому, мадам, вы подсунули ему Шарлотту де Сов?
Екатерина Медичи откровенно смутилась, что бывало с ней редко.
— Я полагала, что вам не доставляет особого удовольствия спать со своим супругом, помнится, вы выходили замуж не по любви, и считала, что таким образом избавляю вас от тягостной обязанности.
Маргарита хотела сказать, что теперь ее подопечная избавляет саму королеву от доверия мужа, но не успела, в кабинет вошел король.
— В свою очередь прошу извинить за нелепые подозрения в отношении вас. Меня тоже ввели в заблуждение.
— Или вы позволили себя ввести, сир?
— Марго, вы несправедливы. Что бы вы сами подумали на моем месте?
— Я не Марго, а Маргарита, сир. На вашем месте я бы сначала спросила у той, которую подозреваю. И уж тем более не устраивала крик на весь дворец, чтобы придворные открыто смеялись над королевой Наварры, которой устраивают взбучку, как девчонке.
Маргарита произносила это все, обращаясь к брату, хотя в действительности говорила для матери. Екатерине было неловко, но она начинала злиться на дочь. Почувствовав, что дело снова может закончиться оскорблениями, если не побоями, а муж и не подумает вступиться, и не желая разреветься на радость своим обидчикам, Маргарита быстро попросила:
— Могу ли я удалиться, сир?
— Да, конечно, — быстро разрешил король, ему тоже был тягостен этот разговор.
Глядя вслед сестре, он задумчиво пробормотал:
— За ней нужно следить особенно хорошо.
— Боитесь, что это существо действительно ходит на свидания?
— Нет, боюсь, что она сбежит вместе с месье и своим супругом. Вот тогда мы окажемся в неловком положении. К тому же от нее нужно убрать всех, кто может помочь.
— Как же я сожалею, что не смогла выдать это существо замуж за короля Португалии! Там она не могла бы доставлять нам столько проблем.
И это говорила мать, которая по самому своему духу должна бы помогать дочери, оберегать ее. Но Екатерина Медичи любила только одного из своих детей — Генриха, ради которого готова была на все и которому все больше становилась в тягость. Остальных она в лучшем случае терпела, а двух младших — Маргариту и Франсуа — просто ненавидела. За что? Маргариту — словно предчувствуя, что та не покорится ее воле, а Франсуа за то, что тот мог быть следующим претендентом на престол после ее обожаемого Генриха.
Отвратительная мать? Смотря для кого…
Против Маргариты и Франсуа при дворе велась настоящая война, причем орудиями этой войны были двое больших ловкачей — все тот же Дю Гаст, как миньон Генриха, и Шарлотта де Сов, постельная подручная королевы‑матери. Ненависть этой пары довольно серьезно отравила жизнь Маргарите. Дю Гаст настраивал против нее короля, а мадам де Сов, спавшая одновременно с несколькими любовниками, в том числе с Генрихом Наваррским и Франсуа Алансонским, с одной стороны, ссорила их между собой, заставляя ревновать друг к дружке, с другой — старательно порочила саму Маргариту перед мужем.
У Генриха Наваррского продолжался бурный роман с Шарлоттой де Сов. Сама связь нимало не беспокоила его супругу, но вот то, что Шарлотта в угоду то ли королеве‑матери, то ли Дю Гасту все чаще ссорила короля и королеву Наварры, приводило Маргариту в ярость. Брат‑король все сильнее отдалялся, дружбы с его незаметнейшей женой не получалось, Луиза даже не поняла, когда Маргарита стала убеждать молодую королеву в необходимости одолеть миньонов, прежде всего Дю Гаста, собственный супруг уже не просто смотрел в сторону, они разговаривать и то стали редко, королеву‑мать Маргарита боялась с детства… Оставался только младший брат Франсуа Алансонский, теперь ставший Анжу, каким раньше был Генрих.
Но их троица — Франсуа, Генрих Наварра и Маргарита — трещала по швам, и все из‑за этой шлюхи де Сов! Маргарита скрипела зубами, стоило ей подумать, что брат и муж наперебой волочатся за красоткой и спят с ней по очереди. Ладно бы это, пусть бы спали, но Шарлотта совершенно сознательно ссорила их между собой, старательно вызывая ревность. Маргарита понимала, что это приказ королевы‑матери, всячески старалась противостоять разладу между мужем и братом, но неизменно терпела крах, ночная кукушка, как известно, дневную легко перекукует.
И вдруг требование удалить одну из любимых придворных дам — де Ториньи. Жигонна знала об увлечениях Маргариты все, она была из тех немногих, кому королева могла доверить свои тайны. Бедой придворной дамы оказалось то, что она не пожелала стать любовницей Дю Гаста и соответственно его шпионкой за Маргаритой. У Дю Гаста было влияние и на короля, и на супруга Маргариты.
— Но, сир, почему я должна отказываться от Жигонны в угоду мерзкому Дю Гасту?! Ведь вы прекрасно знаете, что именно он из ненависти ко мне требует удалить верную фрейлину.
