Стэкхаус кивнул:
– Да, молодец парень, соображает! Сколько ему, двенадцать?
– А вы почитайте отчет, Тревор. – Она нажала клавишу на клавиатуре, и на экране появился скринсейвер: фотография ее дочерей-близняшек в коляске, сделанная за много лет до того, как у них появились дерзкие замашки, грудь и дружки-плохиши. А в случае Джуди – еще и наркозависимость. – Рубиновая уже отчиталась?
– Лично мне, – кивнул Стэкхаус. – Полиция найдет в истории браузера на компьютере Эллиса запросы о детях, которые убили своих родителей. Тут надо аккуратно, запросов не должно быть слишком много – двух-трех достаточно.
– Иными словами, все строго по регламенту.
– Да, мэм. Не буди лихо, пока оно тихо. – Стэкхаус улыбнулся – почти как Уилхолм, когда парнишка врубал обаяние на полную катушку. И все же переплюнуть Уилхолма в этом деле было непросто: тот притягивал девчонок как магнит. До поры до времени, конечно. – Хотите пообщаться с командой, или хватит оперативного отчета? Его составляет Денни Уильямс, так что будет хотя бы читаемо.
– Если все прошло гладко, достаточно отчета. Пусть Розалинда его принесет.
– Хорошо. А что слышно от Алворсон?
– Вы про то, не тискается ли Уилхолм с Калишей? – Сигсби приподняла бровь. – Какое отношение это имеет к безопасности, Тревор?
– Да пусть себе тискаются сколько влезет, мне чхать. Пусть даже девственность потеряют – если там еще есть, что терять, конечно. Тем не менее от Алворсон порой бывает толк. Помните тот их разговор с Вашингтоном?
Морин Алворсон, экономка, которая якобы любила и жалела всех юных подопечных Института, на самом деле работала осведомителем. (Миссис Сигсби считала, что те крохи действительно полезной информации, что поступали от Морин, не позволяли называть ее шпионкой — слишком много чести.) Ни Калиша, ни остальные ТЛП до сих пор ее не раскусили, потому что она мастерски скрывала свой дополнительный источник доходов.
Что делало ее особенно ценным сотрудником, так это аккуратно подкинутая подопечным идея, будто некоторые зоны в Институте – южный угол столовой и небольшой закуток рядом с торговыми автоматами в буфете – не прослушиваются. Именно там Алворсон узнавала самые сокровенные мысли детей. Обычно эта информация не заслуживала никакого внимания, но время от времени среди руды попадались самородки. Вашингтон, к примеру, однажды признался Морин, что планирует совершить самоубийство.
– Нет, в последнее время ничего стоящего не было, – сказала Сигсби. – Я вас непременно уведомлю, если получу интересующие вас сведения, Тревор.
– Хорошо-хорошо. Я просто спросил.
– Понятно. Теперь уходите, пожалуйста. Мне нужно работать.
4
– Да пошло все на хрен, – сказал Никки, вновь усаживаясь на скамейку. Наконец-то он убрал челку с глаз. – Скоро прозвенит звонок, и меня ждет очередная проверка зрения – после обеда опять буду пялиться в белую стену… Ладно, посмотрим, какой ты шахматист, Эллис. Ходи.
Люку ужасно не хотелось играть в шахматы. У него в голове роились сотни вопросов – по большей части об уколах, – но, видимо, задавать их было рано. Есть ведь еще такая штука, как информационная перегрузка, в конце концов. Люк передвинул королевскую пешку на две клетки вперед. Никки сделал то же самое. Люк пошел королевским слоном так, чтобы тот угрожал черной королевской пешке. Помедлив секунду, Никки вывел ферзя на четыре клетки по диагонали – и тем самым подписал себе приговор. Люк вывел своего ферзя, подождал, пока Никки сделает уже не имеющий никакого значения ход, затем передвинул ферзя аккурат к черному королю.
Никки нахмурился:
– Шах и мат за четыре хода? Ты серьезно?!
Люк пожал плечами:
– Это называется «детский мат» и работает, только если играешь белыми. Ничего, в следующий раз ты заранее просечешь задумку противника и сумеешь ему помешать. Эффективнее всего – передвинуть ферзевую пешку на две клетки вперед или королевскую – на одну.
– А если я так сделаю, ты все равно мне задницу надерешь?
– Не исключено. – Дипломатичный ответ. Искренний прозвучал бы так: Разумеется!
– Ну ни фига себе. – Никки изучал доску. – А ты крут! Где учился?
– Нигде, пару учебников по шахматам прочитал.
Никки поднял взгляд на Люка, словно увидел его впервые, и повторил вопрос Калишы:
– Умный, что ли?
– По крайней мере, ему хватило мозгов разделать тебя в шахматы, – сказала Айрис, избавив Люка от необходимости отвечать.
В этот момент прозвучал тихий звонок из двух нот: динь-дон.
– Все, обед, – сказала Калиша. – Умираю с голоду! Идем, Люк. Проигравший убирает игру на место.
Никки нацелил на нее палец и одними губами произнес: Пиф-паф! – впрочем, с улыбкой. Люк встал и пошел за девочками. У входа в комнату отдыха его нагнал и схватил за локоть Джордж. Из учебников по социологии (и личного опыта) Люк знал, что дети в коллективах имеют тенденцию легко брать на себя определенные роли. Если в этой группе Ник Уилхолм – бунтарь, то Джордж – явно шут. Впрочем, сейчас вид у него был как нельзя более серьезный. Он заговорил тихо и быстро:
– Ник крутой, мне он нравится, а девчонки вообще от него без ума, и ты тоже скоро к нему проникнешься. Но будь осторожней: не пытайся ему подражать. Он никак не хочет смириться с тем, что нам отсюда не выбраться, а все остальные давно смирились. И тебе не советую лезть на рожон. Вот, например, точки – как увидишь их, сразу говори. Если не видишь – тоже говори. Не ври. Им все известно.
Тут их догнал Никки.
– О чем болтаете, Джорджи?
– Он хотел знать, откуда берутся дети, – нашелся Люк. – Я велел ему спросить тебя.
– Вот, черт, еще один клоун завелся. Только этого не хватало! – Никки схватил Люка за шею и сделал вид, что хочет его задушить. То был знак внимания? Или даже уважения?.. – Ладно, пошли есть.
5
То, что его новые друзья называли буфетом, было частью комнаты отдыха. Торговые автоматы располагались напротив большого настенного телевизора. Люк хотел поближе на них взглянуть, но остальные шли быстро, он и так еле за ними поспевал. И все же табличку с надписью «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ» он разглядел. Так что, может, это и не розыгрыш: здесь действительно спаивают детей.
Да, это не Канзас и не Остров Удовольствий, подумал он. Это Страна Чудес. Кто-то пришел в мою комнату посреди ночи и спихнул меня в кроличью нору.
Столовая оказалась чуть меньше, чем в Бродерике, но почти полное безлюдье – на обед пришло всего пять человек – делало ее прямо-таки огромной. Среди небольших столиков на четверых стояло несколько длинных, и один из них был накрыт на пять персон. Женщина в розовой форменной блузке и розовых брюках подошла и налила им воды. На груди у нее висел бейджик с именем «НОРМА».
