Однако с тех пор мысли о Барабанщике часто его посещали.
12
Однажды ночью в конце июня Тим приметил на Мэйн-стрит двух ребят с рюкзаками. В руках они несли коробки для завтрака – ни дать ни взять, в школу собрались, но не в два же часа ночи? Любители ночных прогулок оказались братьями Билсон. Близнецы решили сбежать, потому что родители отказались брать их с собой на сельскохозяйственную выставку в Даннинге – в наказание за плохие отметки.
– Мы трояков нахватали… Но ни одной двойки, и в следующий класс нас перевели! – сказал Роберт Билсон. – Разве это честно?
– Нечестно! – подхватил Роланд. – Мы решили прийти на ярмарку к самому открытию и поискать работу. Говорят, там всегда нужны ровнорабочие.
Тим хотел его поправить – мол, правильно говорить «разнорабочие», – потом передумал. Что толку?
– Слушайте, парни, не хочу вас расстраивать, но сколько вам лет? Одиннадцать?
– Двенадцать! – хором отозвались мальчики.
– Ладно, двенадцать. Потише, кругом люди спят. Никто вам работы не даст, даже не надейтесь. Скорее посадят вас в какую-нибудь клетку до приезда мамы с папой – людям на смех. Пока родители не приедут, народ будет на вас глазеть да бросать вам орешки или свиные шкварки.
Близнецы Билсон уставились на него со смятением (и даже некоторым облегчением).
– Ступайте вы лучше домой, а я за вами прослежу – на всякий случай. А то как бы в вашем коллективном сознании еще какие глупости не родились.
– Что такое «коллективное сознание»? – спросил Роберт.
– А такая штука, которая якобы есть у близнецов. Вы в дверь вышли или через окно?
– Через окно, – буркнул Роланд.
– Значит, через окно и возвращайтесь. Если повезет, родители ничего не заметят.
Роберт:
– Вы им не расскажете?
– Не расскажу – при условии, что вы больше таких номеров выкидывать не станете. А если станете, то сдам вас с потрохами, да еще добавлю, будто вы мне дерзили.
Роланд, в шоке:
– Мы же не дерзили!
– Значит, совру. А врать я умею.
Он проводил мальчиков до дома. Роберт Билсон подставил руки Роланду и помог тому забраться в открытое окно, после чего Тим точно так же помог Роберту. Он немного подождал: если загорится свет, значит, неудавшихся беглецов застали врасплох. Но свет не загорелся, и Тим продолжил ночной обход.
13
По пятницам и субботам на улицах было больше народу, чем в будние дни, – по крайней мере, до полуночи. В основном гуляли влюбленные парочки, однако иногда в город врывались те самые «ракеты», о которых говорил шериф Джон, – идиоты на тюнингованных легковушках и пикапах, что проносились по Мэйн-стрит на скорости шестьдесят-семьдесят миль в час, обгоняя друг друга и будя народ оглушительным ревом прямоточных глушителей. Порой кто-нибудь их тормозил и штрафовал (или арестовывал – если «трубка» показывала больше 0,9 промилле), но даже когда по ночам на смену выходили все четыре помощника шерифа, аресты случались редко. Обычно «ракетам» удавалось улизнуть.
Тим отправился навестить Сиротку Энни. Она сидела возле палатки и вязала тапочки. Несмотря на артрит, спицы в ее руках мелькали со скоростью света. Тим спросил, не хочет ли она заработать двадцатку. Энни ответила, что никогда не прочь разжиться деньгами, но все зависит от того, что надо делать. Он объяснил, и Сиротка захохотала.
– Да с удовольствием, мистер Джей! Только добавьте к вашей двадцатке пару банок «Уиклз».
Энни, явно жившая по принципу «чем больше, тем лучше», смастерила здоровенную растяжку – тридцать футов в длину и семь в ширину. Тим намотал ее на валик, который сварил сам из труб, купленных в центре по продаже и ремонту садовой техники «Фромиз». Объяснив шерифу Джону замысел и получив официальное «добро» на его воплощение, Тим и Тэг Фарадей повесили валик на тросе прямо над перекрестком Мэйн-стрит; с одной стороны трос закрепили на декоративном фасаде «Аптеки Оберга», а с другой – на вывеске закрытого кинотеатра.
По пятницам и субботам, в час закрытия баров, Тим дергал специальный шнур, и плакат разворачивался, словно ролл-штора. Энни нарисовала на нем старомодные камеры со вспышкой и написала такой текст: «СБАВЬ СКОРОСТЬ, ДЕБИЛ! МЫ СФОТОГРАФИРОВАЛИ ТВОЙ НОМЕР!»
Разумеется, никто ничего не фотографировал (хотя Тим действительно записывал номера лихачей, когда успевал их рассмотреть); тем не менее баннер Энни, судя по всему, работал. Да, он был не идеален, но что в мире идеально?
В начале июля шериф Джон вызвал Тима к себе в кабинет – на разговор. Тим тут же спросил:
– У меня неприятности?
– Ровно наоборот! Ты молодец. Сперва затея с плакатом казалась мне безумной, но теперь должен признать: я ошибался, а ты был прав. Вообще меня больше волнуют не сами полуночные гонки и даже не жалобы населения – мол, когда вы начнете делать свою работу и все такое. Те же самые люди, между прочим, из года в год голосуют против увеличения нашей зарплаты. Меня больше волнуют аварии, которые нам приходится разгребать, когда какой-нибудь гонщик со всей дури въезжает в столб или дерево. Одни-то сразу отдают концы – и бог с ними. А другие по собственной глупости на всю жизнь остаются калеками… Мне порой кажется, что это страшнее. И знаешь, в этом году июнь выдался на диво спокойный. Конечно, бывают исключения из правил, но тут, думается, все же сработал плакат. Передай Энни, что она спасла немало жизней – и с наступлением холодов может спать в свободной камере. Хоть каждую ночь.
– Обязательно передам, – сказал Тим. – Если затаритесь огурчиками «Уиклз», она у вас точно станет частым гостем.
Шериф Джон откинулся на спинку кресла – то взвизгнуло еще отчаянней, чем прежде.
– Когда я говорил, что ты слишком хорош для работы ночного обходчика, то сам не понимал, насколько прав. Нам будет тебя не хватать – ну, когда ты отчалишь в Нью-Йорк.
– А я никуда не тороплюсь, – ответил Тим.
14
Единственным круглосуточным заведением в Дюпрее был супермаркет «Зоунис» рядом со складским комплексом. Помимо пива, содовой и чипсов там торговали бензином собственной марки «Автосок». В супермаркете работали два красивых брата-сомалийца, Абсимил и Гутаале Добира. На ночную смену с полуночи до восьми они выходили по очереди. Однажды знойной июльской ночью Тим шел по западному концу Мэйн-стрит и, проходя мимо «Зоунис», услышал выстрел. Звук был не слишком громкий, но Тим ни с чем бы его не перепутал. Тут же раздался вопль – не то боли, не то ярости – и звон бьющегося стекла.
Тим бросился бежать – табельные часы колотились о бедро, рука машинально нащупывала на поясе пистолет, которого не было. Он увидел возле бензоколонок припаркованную машину. Вдруг из магазина выскочили два парня, один держал что-то в руке (видимо, пачку наличных). Тим тут же присел на одно колено и стал смотреть, как они уезжают – визжа шинами и поднимая клубы голубого дыма от заляпанного бензином и маслом асфальта.
