И пастух вдруг внимательно поглядел на Тарена.
– Выбор мой сделан был слишком поздно, – покачал он головой. – Я понимал, что младенец не переживет трудного пути, но зиму здесь ему тоже не вытянуть. Этот ягненок моего сердца был словно бы уже отдан смерти.
Тарен слушал, затаив дыхание и почему-то наполняясь печалью.
– И вот однажды, – продолжал Краддок, – к моей двери подошел случайный путник. Был он человеком глубоких знаний и ведал многие секреты врачевания. Только в его руках ребенок мог выжить. Это сказал мне он сам, и я увидел правду в его словах. Он пожалел ребенка и обещал воспитать его. И я с благодарностью передал ребенка в руки путника.
Пастух умолк, и никто не решался нарушить тишину, воцарившуюся в хижине.
– Он пошел своей дорогой, и мой сын вместе с ним. Никогда больше я их не видел и ни о ком из них не слышал, – совсем тихо продолжал Краддок. – Проходили годы, и мне часто думалось, что они оба могли погибнуть в горах. И все же я надеялся, что мой сын когда-нибудь ко мне вернется.
Пастух снова внимательным, долгим взглядом посмотрел на Тарена.
– Имя странника было Даллбен, – выговорил он, словно поставил точку в длинном своем повествовании.
Последняя колючая ветка в очаге затрещала и рассыпалась мелкими угольками. Краддок молчал, устремив взгляд на Тарена. Ффлеуддур и Гурги безмолвствовали. Тарен медленно встал из-за стола. Он чувствовал дрожь во всем теле и опасался, что ноги под ним подогнутся. Двумя руками он оперся о край стола. Он не мог ни о чем думать сейчас, не в силах был произнести ни единого слова. Он видел только глаза Краддока, внимательно и с робким ожиданием глядящие на него. Этот человек, который за минуту до того был просто незнакомцем, казался ему теперь еще более чужим. Губы Тарена двигались беззвучно, пока наконец слова не слетели с них и он не услышал свой голос как бы со стороны.
– Ты говоришь, – прошептал Тарен, – ты говоришь, что ты мой отец?
– Даллбен сдержал обещание, – тихо ответил Краддок. – Мой сын вернулся.
Глава четырнадцатая
Конец лета
Серые лучи слабого рассвета проникли в хижину. Огонь в очаге давно уже угас. Тарен тихонько встал. В ту ночь он спал урывками, слишком много было в голове мыслей, в которых он не мог разобраться. Изумленные возгласы Ффлеуддура, радостные вопли Гурги, объятия отца, которого никогда прежде не видел. Потом Ффлеуддур играл на арфе и пел. Бард был в ударе, и бедная хижина пастуха никогда не видела и не слышала такого веселья. Однако Тарен и Краддок сидели тихо, как будто пытались проникнуть в мысли и сердце друг друга. Потом все легли спать.
Тарен стряхнул с себя остатки сна, шагнул к двери. Тихо стояли и лежали овцы в своих загонах. Горный воздух овевал свежестью и прохладой. На каждой травинке сверкали капельки росы, влажные камни мерцали, как звезды, упавшие на землю. Тарен зябко поежился и плотнее укутался в плащ. Некоторое время он недвижно стоял на пороге, как вдруг почувствовал, что он не один. К нему подошел Ффлеуддур.
– Не спится? – весело спросил он. – У меня тоже что-то не получается. Слишком взволнован. На три мгновения глаз не сомкнул… э-э-э, ну, предположим, немножко больше поспал, но все равно мало. Подумать только! Ну и денек был! Не каждому случается найти родного отца в дикой глуши. Тарен, друг мой, твои скитания окончились, и окончились так удачно! Нам не надо теперь тащиться куда-то на озеро Ллюнет, и, сознаюсь, меня это радует. Теперь наши планы резко меняются, верно? По-моему, нам следует отправиться на север, в королевство Дивного Народа, и забрать с собой старину Доли. Оттуда махнем ко мне, в мое королевство, и попируем там на славу. Мне кажется, ты не прочь будешь потом поплыть на Мону и порадовать Эйлонви хорошими новостями. Твой поиск окончен, и ты теперь свободен, как птица!
– Свободен, как орел в клетке, каким меня хотел сделать Мордант! – вскричал Тарен. – Эта бесплодная гора уничтожит Краддока, если он останется здесь один хоть ненадолго. Ноша, которую он взвалил на свои плечи, слишком велика и непосильна для него теперь, в его возрасте. Я уважаю его за невероятное упорство, но не уверен, что могу признать его правоту. Его упрямство стоило жизни моей матери и чуть не погубило меня в младенчестве. Может ли сын любить такого отца, понять и принять дело его жизни? И все же, пока Краддок жив, я связан с ним узами крови… если в моих жилах действительно течет его кровь…
– Если? – запнулся Ффлеуддур. Он нахмурился и внимательно посмотрел на Тарена. – Ты сказал «если» так, будто еще сомневаешься…
– Краддок не врет, когда говорит, что он мой отец, – проговорил Тарен. – Он не обманывает, но я не верю ему. Вот как.
– То есть как это? – опешил Ффлеуддур. – Ты знаешь, что он твой отец, и в то же время сомневаешься? Ничего не понимаю.
– Ффлеуддур, неужто ты не видишь? – Тарен говорил медленно и с болью. – Я не верю ему, потому что не хочу верить! Тайно, в глубине души, я всегда, с самого детства, мечтал, что… что я, может быть, благородного происхождения.
Ффлеуддур сочувственно кивнул.
– Да, понимаю. – Он вздохнул. – Но, увы, родных не выбирают.
– Теперь, – грустно сказал Тарен, – моя мечта развеялась, и я должен о ней забыть.
– Его история звучит правдоподобно, – ответил бард, – но если в твоем сердце есть хоть малейшее сомнение… Что же ты собираешься делать?.. Ах, эта легкомысленная птица! Эта мошенница Карр! Будь она сейчас здесь, ты мог бы послать ее к Даллбену и все выяснить. Но я не уверен, что она отыщет нас в этом унылом и заброшенном месте.
– Заброшенном? – прозвучал голос Краддока.
Пастух стоял в дверном проеме. Тарен быстро обернулся, устыдившись своих слов и гадая, что из его речей мог услышать Краддок. Но если даже пастух и стоял здесь давно, виду он не подал. Лицо его было освещено улыбкой. Прихрамывая, он подошел к ним. Гурги плелся следом.
– Сейчас оно заброшенное, – сказал Краддок, – но вскоре станет таким же прекрасным, как было прежде. – Он положил руку на плечо Тарену и с гордостью поглядел на его спутников. – Мой сын и я, мы сделаем его таким!
– Я думал, – неуверенно начал Тарен, – я надеялся, что ты отправишься с нами в Каер Даллбен. Колл и Даллбен с радостью тебя примут. Хозяйство там богатое и станет еще богаче, если ты поможешь нам своим трудом и умением. Здесь земля совсем истощилась.
– Как же так? – Краддок насупился. – Оставить мою землю? Стать чьим-то слугой? Теперь? Теперь, когда у нас наконец появилась надежда? – Его глаза наполнились болью. – Сын мой, – сказал он тихо, – ты открыл не все, что у тебя на сердце. А я не сказал того, что томит меня. Счастье ослепило меня, и я не увидел, не захотел видеть правды. Слишком долго ты жил без меня и вдали от меня. Каер Даллбен – твой настоящий дом, и вряд ли эта угрюмая глушь заменит тебе его. Что я могу предложить тебе? Мертвую землю и ее хозяина, старого калеку…
Пастух говорил еле слышно, но его слова оглушили Тарена. Лицо Краддока окаменело, в глазах светились несгибаемая воля и гордость.
