Но вот и эта работа пришла к концу. Двивах повела их в сарай, где на огне кипели горшки с краской. Здесь Тарен справлялся не лучше Гурги. К тому времени, когда пряжа была наконец выкрашена, разноцветные пятна покрывали его с ног до головы, а Гурги походил на мохнатую радугу.
Лишь после того, как шерсть перебрали, спряли и выкрасили, Двивах привела Тарена в ткацкую. Здесь руки его опустились, сердце упало: станок стоял пустой, словно голое осеннее дерево.
– А как ты думал? – рассмеялась ткачиха, заметив растерянный взгляд Тарена, – в станок первым делом надо заправить нить. Разве я не говорила тебе, что все делается шаг за шагом, пядь за пядью, прядь за прядью?
– Хевидд Кузнец повторял мне, что жизнь – это кузница, – вздохнул Тарен, усердно пытаясь сосчитать бесчисленное множество нитей, – и я думаю, что отлично закалюсь до той поры, пока мой плащ будет готов.
– Жизнь – кузница? – хмыкнула ткачиха. – Скорее уж ткацкий станок, где сплетаются жизни и дни. Мудр тот, кто научится видеть их узор. Но если ты хочешь получить новый плащ, то лучше побольше работать и поменьше болтать. Или ты ждешь, что сбегутся пауки и сплетут тебе одежку из паутины?
Даже выбрав узор и натянув основу, Тарен не видел ничего, кроме непонятной путаницы нитей. Ткань появлялась мучительно медленно, и к концу дня он соткал кусочек шириной с ладонь.
– Неужели я когда-то называл челнок легким? – сокрушался Тарен. – Он тяжелее, чем молот, щипцы и наковальня, вместе взятые!
– Не челнок тяжел, – усмехнулась Двивах, – но твое неумение – тяжелая ноша, которую лишь одно может поднять.
– Так в чем секрет? – вскричал Тарен. – Открой мне его, или я никогда так и не сделаю свой плащ!
Но Двивах только улыбалась.
– Секрет прост, Странник. Терпение. Им все начинается и кончается. И научиться ему ты должен сам.
Тарен с мрачным лицом вернулся к работе, уверенный, что станет таким же древним, как Двивах, прежде чем закончит ткать плащ. Однако постепенно, когда руки его привыкли, челнок стал сновать туда-сюда в переплетении нитей, словно рыбка между водорослями, лоскут материи на станке все удлинялся и удлинялся, и хотя Двивах похваливала его, сам Тарен своими успехами был не очень доволен.
– Узор, – бормотал он, нахмурясь, – он… даже не знаю… как-то меня не радует.
– Что ж, Странник, – согласилась ткачиха, – никто не заставлял тебя, приставив меч к горлу. Выбор узора был твой собственный.
– Да, конечно, – согласился Тарен, – но теперь, приглядевшись, я хотел бы выбрать другой.
– Ага, ага, – проговорила Двивах с обычным своим сухим смешком, – тогда ты должен выбрать одно из двух. Или заканчивай плащ, которым ты будешь недоволен, или распусти сделанную ткань и начни заново. Потому что станок ткет лишь тот узор, какой ему задан.
Долго Тарен глядел на творение своих рук, потом глубоко вздохнул и тихо сказал:
– Хорошо. Я начну новый.
Следующие несколько дней он уныло вытаскивал из станка нити и заправлял новые. Зато после того, как Тарен проделал все это и начал ткать заново, он увидел, что материя растет намного быстрее. Руки его постепенно овладевали мастерством, и сердце радовалось работе. Когда плащ был соткан, Тарен с гордостью поднял и расправил его на руках.
– Этот гораздо лучше прежнего! – воскликнул он. – Но едва ли теперь я смогу надеть плащ и не вспомнить о тысячах нитей, из которых его соткали!
Гурги издал победный вопль, а Двивах одобрительно покивала головой.
– Хорошо соткано, – сказала она. Взгляд ее смягчился, она смотрела на Тарена с любовью и как будто тихо улыбалась про себя. – В твоих пальцах появилось мастерство, Странник, – промолвила она с непривычной мягкостью. – Ты можешь стать одним из лучших ткачей в Придайне. Если я била тебя по пальцам чаще, тем тебе хотелось, то лишь потому, что верила – тебя можно научить. Живи, если хочешь, в моем доме, работай на моем станке, и я передам тебе все, что знаю сама.
Тарен долго не отвечал, и ткачиха, улыбнувшись, заговорила снова:
– Я знаю, что у тебя на сердце, Странник. Путь юноши беспокоен, да и путь девушки тоже… Я стара, но все же кое-что помню. По твоему лицу вижу, что ты не хочешь оставаться в Коммот Гвенит.
Тарен согласно кивнул:
– Я хотел стать кузнецом, надеялся стать ткачом. Но ты верно угадала: это не мой путь.
– Тогда распрощаемся, – ответила ткачиха. – Но помни, – добавила она с обычным ехидством, – жизнь – это ткацкий станок, и сотканный тобой узор нелегко распустить.
И снова Тарен и Гурги двинулись на север. Вскоре Коммот Гвенит остался далеко позади. Хотя на плечах Тарена был новый плащ, а в ножнах на боку висел новый клинок, его радость вскоре сменилась неясным беспокойством. Прощальные слова ткачихи Двивах вертелись у него в голове, и ему вспомнился другой ткацкий станок, в хижине на Болотах Морвы.
– Ордду, Ордду, – твердил он. – Неужто на ее станке были не просто нити? Малиновка и впрямь сама добывала себе червей. Но выбрал ли я собственный узор, или я не более чем нить на ее станке? Если так, боюсь, от нее мало прока. В любом случае, – грустно улыбнулся он, – она длинная и здорово запутана.
Впрочем, мрачные мысли улетучились, когда они выехали на вершину холма и впереди открылся самый красивый коммот, какой Тарену доводилось видеть. Высокие ели и стройные лиственницы окружали широкий простор хорошо ухоженных зеленеющих полей. Аккуратные тростниковые крыши белых хижин сияли в лучах солнца. Даже воздух казался особым – холодным и напоенным терпким запахом хвои. Сердце у Тарена забилось сильнее, и странное возбуждение охватило его.
Гурги подъехал ближе.
– Добрый хозяин, может, остановимся здесь?
– Да, пожалуй, – задумчиво проговорил Тарен, блуждая взглядом по зеленеющим полям. – Да, мы отдохнем здесь.
Он направил Мелинласа вниз по склону. Гурги на своем пони нетерпеливо трусил следом. Они пересекли мелкий ручей, и Тарен увидел крепкого старика, копавшего землю у самой кромки воды. Рядом с ним стояли два деревянных ведра на коромысле, и он аккуратно ссыпал туда полные лопаты светло-коричневой земли. Его седые волосы и борода были коротко подстрижены, руки, несмотря на возраст, казались такими же могучими, как у Хевидда Кузнеца.
– Приветствую тебя, мастер Землекоп! – поздоровался Тарен. – Что это за селение?
Старик обернулся, утер изборожденный морщинами лоб и поглядел на Тарена спокойными и внимательными голубыми глазами.
– Вода, в которой стоит твоя лошадь и мутит ее копытами, это Папоротниковый ручей. А селение зовется Коммот Мерин.
Глава девятнадцатая
Гончарный круг
– Я сказал тебе, где ты находишься, – добродушно продолжал человек, когда Тарен спешился на берегу ручья. – Теперь скажи мне, кто ты? Что привело тебя в наши места, которых ты и названия не знаешь? Может, ты сбился с пути? Искал другое селение и набрел на Коммот Мерин случайно?
