Сейчас эта мысль казалась Нике такой ясной и очевидной как никогда; почему же Нильсон этого не видит?
Разочарование неприятной тяжестью легло на грудь девушки – и придавило. Да, она не испытывала к медбрату тех романтических чувств, которые питал к ней он. И все же она объективно понимала, что по всем параметрам Нильсон – замечательный юноша, полностью соответствующий всем стандартам благовоспитанных джентльменов Арамантиды, но при этом не перешедший ту грань, за которой превращаются в избалованных, эгоистичных и бестолковых денди. К тому же красивый! И профессия у него достойная всяческого уважения. Не обязательно любить человека, чтобы высоко его ценить, и хотя у Ники и не получалось отвечать Нильсону взаимностью, она всегда думала о нем лишь в превосходной степени.
Но то, что произошло сейчас, было как если бы она ударила по бокалу, ожидая тонкого, чистого звона хрусталя, а в ответ получила бы лишь глухое треньканье обычного стекла.
– Ты серьезно? – наконец тихо переспросила Ника, надеясь, что в Нильсоне просто говорили эмоции. Нельзя винить человека за то, что в минуту слабости он ляпнет какую-нибудь глупость.
– Предельно серьезно, – твердо ответил юноша.
Наступило тягостное молчание, Ника полностью сосредоточилась на управлении авионом.
Лишь когда впереди показался авиодром Алтана, Нильсон не выдержал.
– Ну, что скажешь? – спросил он с нетерпением и надеждой.
Ника не ответила. Неужели Нильсон настолько плохо ее знает, что думает, будто она может согласиться? Да, их ждала безнадежная битва, которую они, скорее всего, проиграют. Но бежать? Это немыслимо! Она – авионера; авионеры не бегут от битвы.
Похоже, медбрат все-таки понимал ее не настолько плохо, как Нике только что подумалось. Он тяжело вздохнул и уныло спросил:
– Ну как я могу тебя убедить?
Не отрывая взгляда от приближающегося авиодрома и от ужасающего вида руин, в которые превратился городок, Ника отрицательно покачала головой.
В полном молчании она посадила авион на летную полосу и начала торможение. Впереди, в снежных сумерках, угадывалась приземистая коробка летного центра и силуэты двух грузовых авионов. Интересно, почему они до сих пор не взлетели?
– Ника, еще не поздно передумать. Ты только посмотри, что нас ждет! – кивнул Нильсон вперед.
Девушка проследила за его взглядом и охнула. Теперь понятно, почему не взлетают грузовые авионы: их окружила целая толпа, не давая машинам тронуться с места! Люди ломились в задраенный люк грузового отсека, намереваясь вскрыть его, вышвырнуть оттуда тех, кому посчастливилось оказаться внутри, и занять их место.
Вот сейчас Нике стало по-настоящему страшно. Да, она бывала в боях, но вид обезумевших людей, превратившихся в диких зверей, пугал ее несравнимо больше.
Ника отпустила педаль тормоза. Как только авион встанет, его ждет та же участь: толпа будет брать его штурмом. Все, разумеется, не поместятся – и заблокируют «Ураган». Нет, останавливаться нельзя. Но что же делать?
Словно в ответ на опасения девушки, толпа заметила приближающийся «Ураган» и оживилась, отхлынула от грузовых авионов и помчалась к новоприбывшей летной машине, готовая броситься прямо под шасси. К счастью, авионеры грузовых авионов оказались не новичками и тут же воспользовались предоставившейся возможностью: тронулись с места и принялись выруливать на летные полосы.
– Это безнадежно, Ника, – негромко произнес Нильсон. – Ты видишь? Они готовы друг друга затоптать, лишь бы убраться отсюда! Только вот они совершают ужасную ошибку. Они бегут на мыс Горн, а бежать надо подальше от него!
Ника не обратила на слова Нильсона внимания. Она снова нажала на тормоз и, одной рукой придерживая штурвал, другой потянулась под сиденье, где в плоском цинковом ящике лежал револьвер. Случиться могло всякое – от крушения до плена, потому личное оружие, совершенно не нужное в воздухе, авионерам все равно выдавали.
Вытянуть ящик, одновременно управляя авионом, не выходило.
– Достань, пожалуйста, – попросила она Нильсона.
Тот легко вытащил плоскую коробку и, не спрашивая разрешения, с любопытством открыл. Присвистнул и достал револьвер.
– И что ты собираешься с ним делать? – поинтересовался он.
Ника и сама не знала. Знала только, что оружие придает уверенности в себе, даже если не особенно умеешь им пользоваться. А еще – заставляет других слушать. Один-два выстрела в воздух купят пару минут внимания толпы. И возможно, ей удастся достучаться до людей.
Авион замер на летной полосе, и толпа ударила в борта, как волна о причал. Взгляд Ники метался по искаженным лицам, по ладоням, которые стучали по авиону. Они сейчас не услышат ни единого слова! Набьются в грузовой отсек, а те, кто не влезет, останутся снаружи, полностью заблокировав «Ураган»… Не надо было останавливаться!
Паника поджидала совсем рядом, готовая накрыть Нику с головой.
И снова помогла небесно-голубая форма. Паникующая авионера – это жалкое зрелище. Авионера не просто не имеет права паниковать, она должна останавливать панику у других. Ну и что с того, что авионерой Ника стала всего каких-то пару месяцев назад? Ну и что с того, что ей всего шестнадцать? У авионер нет возраста или срока выслуги. У них есть только их статус и крылья.
– Ты что, собираешься к ним выходить? – недоверчиво спросил Нильсон. – Но это же безумие!
– Нильсон, зачем ты полетел со мной? – спросила Ника, резко поворачиваясь к медбрату. – Если ты считаешь, что мы обречены и надо бежать, зачем отправился в Алтан?
Нильсон отвел взгляд, и Ника вдруг все поняла.
– У тебя там вовсе не бинты и лекарства, да? – кивнула она на брошенный на скамью позади саквояж. – Там твои вещи. Ты хотел добраться до Алтана и отсюда уже бежать…
– Да, и что? – с вызовом спросил Нильсон. – Я – обычный человек, я боюсь смерти! И мне не стыдно в этом признаться! Нет ничего позорного в желании спасти свою жизнь!
– Любой ценой?
– Я никого не убиваю и не иду по головам!
– Значит, ты все распланировал заранее, – подвела итог Ника, стараясь отрешиться от яростного стука снаружи. – Ты собирался бежать в любом случае, вне зависимости от того, соглашусь я пойти с тобой или нет.
Так и хотелось добавить: «А как же твои чувства ко мне? Что, вот так уйдешь и бросишь небезразличного тебе человека?», но Ника промолчала. В чем смысл такого вопроса? Решение Нильсона задело бы ее, если бы она тоже была к нему неравнодушна. А так… Так оно просто продемонстрировало глубину его чувств к ней. Точнее, отсутствие глубины.
Нильсон, похоже, понял, что именно недоговорила девушка. Он бросил на нее сумрачный взгляд и сказал:
– Но ты в любом случае не будешь горевать по поводу моего отсутствия, не так ли?
В его голосе звучали незнакомые, неприятные ноты, которые в иной ситуации только усугубили бы Никино разочарование, но сейчас ей было все равно.
