– Когда-то здесь вот так же сидели Хемингуэй, Байрон, Руссо… – мечтательно протянула любившая литературу Дашка.
– Когда-то здесь сидели мы с тобой, и это важнее, Даш, поверь мне. Наслаждайся моментом, потому что завтра может никогда не настать…
Дашка с опаской покосилась на площадь:
– Гриш, а ведьм, приговоренных судом Святой инквизиции, здесь сжигали?
– И здесь тоже, – лениво протянул Чабурадзе, наслаждаясь Дашкиным испугом. – Меньше колдовать надо было… Жила бы ты здесь тогда, и тебя бы с твоей рыжей Бабой-ягой сожгли.
– Очень смешно. Баба-яга! Сожгли! – передразнила Дашка. – Может, я бы была куртизанкой, а ты бы за мной на гондоле гонялся, серенады пел. Я бы тебя жалела, конечно, но ночи проводила с более влиятельными гражданами. Был бы ты, Гришенька, несостоявшимся Казановой.
– «Честную куртизанку» насмотрелась? – усмехнулся Григорий.
– Сама придумала, – Дашка показала язык и решительно поднялась из-за стола. – Выпить хочу, ты мне вчера обещал!
При жизни твердостью слова господин Чабурадзе не отличался, но в смерти стал сознательным. Он встал и покорно повел Дарью в остерию.
Мест в остерии не было. Народ выпивал стоя. У Дашки округлились глаза.
– Может, в другую пойдем? – предложила она.
– Успокойся. Здесь везде так, местный колорит, – пояснил Чабурадзе.
– Я не нервничаю! – завелась Дашка.
«Успокойся» было самым нелюбимым Дашкиным словом в исполнении призрака. При жизни он произносил его отнюдь не в разъяснительно-просветительских целях, а чтобы заставить Дарью сойти с выбранного курса. «Успокойся» звучало как гипноз.
«Успокойся! Не перестанешь рисовать на меня карикатуры и выкладывать их в интернет, найду способ очень быстро это безобразие прекратить!» – орал темпераментный Чабурадзе в терпеливую телефонную трубку. Способа борьбы с Дашкиным творчеством он, правда, не знал, но предупредить ее считал своим долгом.
Друзья и знакомые Григория Зурабовича, напротив, креативность барышни поощряли. Чабурадзе с ослиными ушами, в очках «а-ля Знайка» на собственном форуме их забавлял. Они распечатывали забавные картинки и распространяли листовки в тусовке и офисе Super Marin. Судя по всему, в Дарье умер свободный художник. Объектами карикатур с пугающей периодичностью становились почти все, кто имел несчастье быть с ней знаком.
– Подходи, покажи пальцем на те закуски, которые хочешь взять, выбери выпивку и попроси поставить бокал прямо на набережной. Тебе понравится! – подмигнул Чабурадзе.
У барной стойки Дашка разошлась. Набрала: яйца с анчоусами, хрустящие артишоки, морепродукты на шпажках. Вместо одного алкоголесодержащего напитка попросила три.
– Начну с «Беллини» (это святое, заодно и Prosecco попробую), перейду на «омбра» и закончу «сприц», – пояснила она, присаживаясь на ступеньки, ведущие к воде.
– Смотри, не замерзни. Вечер, прохладно, – заботливо предупредил Чабурадзе, и сам себе поразился.
Дашка попросила у бармена плед и пересела на него. Она пила, смеялась и болтала в воздухе ногами. Небо над головой было далеким и звездным. Откуда-то сбоку доносилось протяжное пение скрипки.
– Зачем, скрипач, меня любить, твердит ему Звезда. Твой пыл не впрок, таков мой рок: светла, чиста, одна… – тихонько напела Дашка и с нежностью посмотрела на Чабурадзе.
– Ты чего так смотришь? – смутился он. В свете звезд и ночных огней он казался живым и юным.
– Хочу поблагодарить тебя за поездку. Мне безумно понравилось. Я давно не испытывала такого душевного подъема… И еще, – Даша замялась и слегка прикусила нижнюю губу, было видно, что слова она подбирает с трудом, – я знаю, такое не прощают, но извини меня, пожалуйста, за ведьму. Я не думала, что так получится. Точнее, я вообще ни о чем тогда не думала…
– Ничего, Даш… Бывает… Прорвемся, – Чабурадзе улыбнулся и непроизвольно потянулся к ее волосам. Ему хотелось погладить Дашку по голове. Движение вышло обрывистым и бесполезным. Коснуться распущенных белокурых Дашкиных волос он не смог.
– Не бывает, – у нее на глазах заблестели слезы, – нормальные девушки по ведьмам не ходят, карикатуры на чужих форумах не вывешивают и малознакомых мужчин не преследуют!
– Ну, вот и познакомились поближе. Считай, что сформировала ситуацию. Теперь я уже не малознакомый мужчина. А «стандартно» – синоним скучно. Любое отклонение от нормы есть признак гениальности. Так что ты – уникальна и гениальна! – полушутя утешил Чабурадзе.
– Не гениальная, а ненормальная! – Дашка улыбнулась сквозь слезы, и вдруг, неожиданно что-то вспомнив, спросила: – Гриш, а что ты делаешь, когда я сплю?
– Любуюсь.
– Чем?
– Не чем, а кем. Тобой, Даш.
Несколько минут они молчали.
– Ладно, поднимайся, пойдем в отель, а то тебе горячие итальянские парни проходу не дадут, – посоветовал Чабурадзе после того, как «белиссима» Дарья отогнала очередного, девятого по счету итальянского воздыхателя.
Отгоняла она бедолаг фразами, надиктованными Григорием, и долго не могла понять, почему те в ужасе от нее разбегаются. Впрочем, узнав перевод, ей и самой захотелось убежать, подальше от стыда.
Группа в полосатых купальниках
Из Италии Дашка с Григорием прилетели в четверг днем. В офис Super Marin Дарья идти наотрез отказалась и под вечер намылилась к Коротышкину на свидание. С собой решено было вытащить Анжелику-Анжелу.
– Зачем? Конкуренция, – высказал логическое недоумение Чабурадзе.
– А мне плевать! Я в себе уверена! – продемонстрировала полное отсутствие логического мышления Дарья.
В «Симачев» барышни поехали на такси и даже гордо за это самое такси заплатили. В баре Анжелика-Анжела долго не могла сообразить, откуда доносится фраза:
– Привет! Я – Акакий!
Ей казалось, откуда-то снизу. Для близорукой Дашкиной подруги с высоты двенадцатисантиметровых шпилек разглядеть Акакия Акакиевича без лупы оказалось задачей почти нереальной.
– Скажи ей, пусть нагнется и сделает вид, что завязки на туфлях поправляет, сразу увидит! – не без злорадства выдал дельный совет Чабурадзе.
Впрочем, Дарья его уже не слышала. Ее не затуманенному алкоголем взору предстал некто, на полголовы превышающий покойного Григория, и на четыре – здравствующего Коротышкина.
Кеша Полосатиков обликом своим напоминал денди, числился главным редактором «В мире пернатых» и являл собой ожившую мечту всех посетительниц бара. Среди неоспоримых достоинств Кеши было: искреннее восхищение всеми без исключения представительницами женского пола, врожденная вальяжность, лучистые карие глаза, светская галантность вкупе с не менее светской услужливостью и, казалось, искреннее непринятие себя как объекта всеобщего вожделения.
