– Можешь написать «Даша + Изя», – съехидничал призрак.
– Не сомневайся, «Чабурадзе + бестия» писать не стану! – не осталась в долгу Дашка и запоздало вспомнила про протягивающего маркер старичка.
– Напишите как есть! Вдруг счастье принесет? – улыбнулся, казалось, нимало не удивленный ее монологом торговец.
– А как есть?
– Расац карнахопс гули ис гаакете [3], дочка.
– У нее нет сердца, не переживайте, – вставил Чабурадзе, уверенный, что никто, кроме Дарьи, его не слышит и слегка удивленный «полиглотистостью» старичка.
– Есть, молодой человек. И если вы оба его послушаете, не пройдет и двух лет, как каждый из вас обретет то, что предначертано ему свыше.
– У нас нет двух лет, – машинально отозвалась Дашка.
– Держи его, Даш! Он меня слышит! – заорал призрак, но прежде чем Дарья сумела среагировать, старичок растворился в толпе.
Несколько секунд они смотрели друг на друга молча.
– Ну, давай пиши, что там тебе сердце подсказывает, – Григорий злился и сам не мог понять на что.
– А тебе?
– Не понимаю!
– Тебе что сердце подсказывает?
– Хочешь, чтобы я тебе помог?
– Да!
– Если напишешь «Дарья + Изя», твой ребенок станет наследником великой империи Муштерманов и кондитерской «У Изи», но тогда придется жить рядом с папой и мамой в Тамбове.
– Или…
– «Дарья с Тубеленьким» не пиши – сопьешься!
– А «Даша и Олигарх»?
– Будешь счастлива, раз так его любишь. А секс в жизни «не главное», – Григорий отошел и отвернулся.
– Видимо, в твоей. Придурок! – Дашка что-то быстро написала на замке и, защелкнув его в глубине металлической кроны, кинула ключик в воду.
Чабурадзе очень хотелось посмотреть, что же она там написала, но кавказская гордость не позволила это сделать. Через час Даше позвонил Изя.
Он предлагал встретиться недалеко от парка культуры.
– Экономист, – съехидничал Чабурадзе.
– Романтик.
– Трубадур! Как пьяный Тубеленький у тебя на кухне. Надеюсь, в тарелку с лобстером он падать не будет.
– Ты ревнуешь!
– Было бы к кому. Не обольщайся, Дашенька!
– Ревнуешь! Ревнуешь!
– Я ревную? Еще не начал! Но, возможно, буду, – улыбающийся Изя в белоснежном летнем костюме вынырнул откуда-то сбоку.
– Извини, это я роль к вступительным учу, – сконфуженно пробормотала Дашка.
– Из какого произведения?
– «Евгений Онегин».
– А там есть монолог со словами «Ревнуешь! Ревнуешь!»? – от удивления начитанный Изя приподнял солнцезащитные очки.
– Есть! Когда Онегин Татьяну с мужем первый раз встречает.
– А… – народный депутат удивился собственной неосведомленности.
– Куда поедем? – Дашка сориентировалась и перевела тему в безопасное русло.
– Пойдем, – Изя потянул ее к набережной.
– Я же сказал, экономит, – Григорий намеренно Дашку провоцировал.
– Будем на речном трамвайчике кататься! Давно с народом не общалась? – тамбовские корни в «остоличенном» Изе надеялись «перешибить» размерами трамвая футы «Заданного направления».
– Хорошо, хоть не на настоящем, – вставил призрак.
– Давно! Но ты же народный депутат, поэтому с тобой хоть на баррикады!
– Клара Цеткин двадцать первого века, борющаяся за права содержанок демонстративным ничегонеделанием. Если на баррикады заберешься ты, не только враг, но и он сам не прорвется и не вырвется. Предупреди парня, пусть бежит, пока не поздно! – глумился Чабурадзе.
– Только такой слабак, как ты, не мог отбиться от девчонки! Главный закон женщины – капитуляция перед победителем, а ты – эфемерная субстанция со слабо выраженными половыми признаками и манией преследования!
– Да я вроде от тебя и не отбивался, – изумился Изя, предпочтя проигнорировать «слабовыраженные половые признаки».
– Это из того же произведения!
– Там и такое было?!
– Да, в осовремененной версии!
Как депутат Изя порадовался, что осовремененную версию в школах не изучают, а как мужчина галантный – поднялся по трапу и подал Дашке руку. Остальных пассажиров почему-то на трамвайчик не пустили.
– Мы что, здесь одни? – удивилась Дарья.
– А тебе еще кто-то нужен? С тобой представитель от народа! – Изя провел ее на верхнюю палубу и, подведя к накрытому столу, галантно пододвинул стул. Откуда ни возьмись, появились цыгане с небольшим медвежонком на замызганной веревке. Они затянули лирическую и тягучую «Мохнатый шмель».
– За деньгами-и в ночь, тамбовская дочь… – напел призрак.
Официант вынес шампанское. Дашка втянулась в монолог с «народным депутатом» и на Чабурадзе внимания не обращала.
После песни к ней наклонилась пожилая цыганка и предложила погадать. Изя сделал отрицательный жест рукой, но Дашка умоляюще на него посмотрела…
– Бред. Мы сами хозяева своей жизни, и только за нами окончательное решение, – поморщился народный депутат, но возражать против каприза не стал.
– С тобой рядом тот человек, который составит твое счастье.
– И с этим кошельком на ножках ты проживешь долгую счастливую жизнь и умрешь в один день. И ты в это веришь? – вмешался призрак.
Цыганка укоризненно покачала головой.
– Отвали! Сейчас напьюсь и вообще перестану тебя слышать! – зашипела Дашка.
– Ручку позолотить не забудь!
– А что еще? – Дарья вцепилась в руку гадалки.
– Пройдет много времени, прежде чем вы поймете, что предназначены друг другу судьбой.
Дарья с сомнением посмотрела на Изю.
– Не туда смотришь, – цыганка загадочно улыбнулась и отошла.
Изя нехотя протянул ей тысячу рублей.
– Не возьму, сынок, тебя мне порадовать нечем, – отказалась она.
– А меня и не надо радовать, главное, что девушка осталась довольна, – улыбнулся народный депутат.
– Действительно бедолага, – посочувствовал призрак. – Еще не в курсе, каково это, с тобой жить!
– Так ты ему расскажи, не теряйся! – подколола Дашка и переключила внимание на Изю.
– Давай пришвартуемся и покатаемся на американских горках? – предложил народный.
– Давай! – Дашка с готовностью идею поддержала.
Предпоследний вечер на земле тянулся для Григория мучительно долго. Дашка с депутатом катались на американских горках. Она визжала от страха и прижималась к Изе. Вид у обоих был счастливый.
