Окутанная мистической славой гора Геллерт и статуя самого бедолаги Геллерта, сброшенного в гущу истории с этой самой горы. Мысленно Дашка не без досады отметила, что ведьм, слетавшихся сюда на шабаш в древние, геллертовские века, местные скульпторы проигнорировали.
Площадь Святой Троицы – сердце Старого города. Пышно украшенная барочная Чумная колонна, со статуями святых и фигурами ангелов, безмятежно парящих в облаках.
Площадь Капистрано, где среди руин возвышается башня и отдельно стоящее на фундаменте готическое окно с воротами, все, что осталось от церкви Святой Марии Магдалины, возведенной в 1260-х годах.
Ничто из этого архитектурного великолепия не укрылось от зорких объективов Дашко-Олигарховых камер. Иногда они фотографировали друг друга. Дарья – Олигарха, повернувшегося к фотоаппарату в пол-оборота и надвинувшего на глаза вязаную шапочку (майская жара только вступала в свои права). Олигарх – Дарью. В ярко-красном, удивительно подчеркивающем прозрачную белизну фарфоровой кожи платье, на скамейке у башни Марии Магдалины, она показалась ему незнакомой и нереальной. Что-то томительно сжалось у него в груди.
– Дашич! – позвал он.
Даша перевела на него рассеянный, слегка удивленный взгляд. Создавалось ощущение, что она вернулась откуда-то издалека.
Пообедать решили недалеко от места фотоохоты, на Замковом холме, в Alabardos. Трапеза вышла шутливой и необязывающей. Олигарх описывал тип дамочек, которые «с пивом и раками потянут», Дашка глумливо улыбалась и когда экс-мужчине мечты принесли салат, украшенный ракообразным, предложила дозаказать пиво, дабы подстегнуть его глубоко запрятанный мужской потенциал. Секс давно стал у них темой для шуток.
Обед сам собой плавно перетек в ужин. Ужинали в Kiraly, ресторанчике маленьком и пафосном, отмеченном всеми мыслимыми наградами в своей области, включая легендарный рейтинг Michelin. Расположенный в готическом здании XV века, на маленькой улице, напротив Matthias church, и украшенный фигурками бронзовых рыцарей, ресторан настраивал на романтический лад.
С чисто совковой жадностью назаказывали много. Дашка переводила взгляд с фуа-гра на Олигарха и с какой-то даже ей не свойственной решимостью затрагивала темы, которые за год до этого не осмеливалась озвучить. Делала она это не из чувства противоречия и не из праздного любопытства. Просто она больше не боялась услышать ответы и не колотилось ее неспокойное сердце, просчитывая вариации неприятных для самолюбия объяснений. Коснулась она и «конкуренточек», давно позабытых, и «коллег» существующих, ее финансовое состояние подрывающих.
Со щемящей тоской вспомнилась институтская подружка, похожая на мышь. Подружка никогда не видела ничего краше «Макдоналдса» и, наверное, больше подходила в друзья Тубеленькому, нежели Дашке, но из чувства сострадания «к убогим» и институтского коллективизма Дарья все же привадила ее к Олигарховым походам в рестораны. Через месяц мужчина мечты стал на «убогонькую» заглядываться и вызывать их на свидания в тандеме. От обиды и злости у Дашки, барышни отнюдь не тургеневской, поднялась температура. В борьбе за любовь Олигарха Дашка подружку с чисто тамбовской хамоватостью и актерским наигрышем «ликвидировала».
С грохотом падали на пол предметы интерьера «мышкиной» комнаты в общаге. Тогда, в общем-то, барышня и узнала, на какое животное похожа. Упрямо и молчаливо жалась она в угол кровати, наблюдая, как бывшая лучшая подруга выкидывает в окно книги и бьет посуду. В тот момент Дарья ощущала себя правой. На ее стороне была любовь, а следовательно, справедливость.
– Ты-то его хочешь, а он тебя? – тихо, но зловредно уточнила «мышь».
– Главное, что Я хочу! – прогремела Дашка и через месяц оказалась с Олигархом в Париже.
Вырастающий из вечернего тумана силуэт Триумфальной арки, огни Елисейских полей, холодный Cristal, романы Саган и еще не разлюбивший секс Олигарх в ее объятьях. Если бы тогда Дарью спросили, что такое счастье, она описала бы именно это. Пьянящее чувство безусловной победы, триумф самолюбия, близость любимого человека и минуты, которые хочется повторять снова и снова. Больше тот осенний Париж в жизни Даши никогда не повторялся.
– А тебе Вита нравилась? Я тогда так ревновала, – призналась Дашка. В ее глазах игриво пританцовывали блики ресторанных свечей, и от этого взгляд казался выжидающе-насмешливым.
– Интересно было. Только зачем мне менять что-то проверенное на неизвестное? Я никогда не думал выбирать, – Олигарх улыбнулся и поднял бокал. Мальчишеские ямочки обозначились у него на щеках, и от этого природного обмана он на миг стал моложе и счастливее.
– Никогда никуда не уходи! – попросила Даша.
– Не уйду, – пообещал Олигарх.
Никогда она не сможет его ни удержать, ни потерять, поняла Дарья, и от этого внезапного знания Олигарх стал ей роднее, чем самые близкие люди.
По пути в отель они остановились у подсвеченной фонарями витрины антикварной лавки. Маленькая бронзовая фигурка Наполеона привлекла внимание Олигарха.
– Как думаешь, почему он проиграл? – Олигарх приостановился, с интересом ожидая Дашкиного ответа.
– Потому что Жозефину предал. А с ней предал любовь.
– Забавная версия, женская, – не без одобрения заметил Олигарх. Дашкой он в тайне гордился.
В номере Дарья по выработанной за годы туристической привычке потянулась в мини-бар. Олигарх поощрительно ей подмигнул и попросил набрать ему ванну.
К моменту окончания водных процедур мини-бар, вопреки обыкновению, уменьшился всего лишь на одну алкогольную позицию, зато Дашка, не то закутанная, не то эротично втиснутая в белоснежный отельный халат, разлеглась на кровати в такой непринужденной позе, что заставила Олигарха занервничать. Он дернул глазиком и забыл поднять ручку…
Опустившись в прикроватное кресло экс-мужчина мечты стал ждать. Дарья не находила себе места, и сама не знала от чего. Она беспокойно металась по огромной кровати, перекатываясь со спины на живот, машинально-заученным движением поправляя спадающий халатик. То там, то здесь зазывно мелькали кусочки обнаженной плоти: острое плечо, налитая грудь, идеально прямые ноги, доставшиеся от мамы.
– Маешься? – с шутливым безразличием уточнил Олигарх. Во рту у него предательски пересохло, тяжелое предчувствие нарушения «безпостельного» моратория замаячило где-то в воздухе.
– Грустно и одновременно хорошо, – созналась Дашка.
– Спать давай, поздно. Завтра рано вставать, искать, где показывают хоккей!
Под «рано» Олигарх подразумевал час дня. Спал он даже во время моратория обнаженным. Под этим читался один из его мудрейших постулатов: мне комфортно, а вы приспосабливайтесь. Дашка приспосабливалась шесть лет и научилась относиться к привычкам Олигарха с философским спокойствием Будды.
На сей раз Дарья тоже улеглась в постель без одежды – из внутреннего чувства справедливого протеста. Полусонно ворочаясь, она незаметно приблизилась к середине кровати, а следовательно, к границе.
