– Да, это было свойственно только тебе, Кай! Больше никто из веров не испытывал желания им помогать. Они же явные деграданты и отстой. Трэшевая цивилизация. И все как на подбор, один в один.
– Ну, здесь ты явно несправедлива. Среди них есть разные. Но основная масса, да, трэш.
– Все! Пусть живут как живут. Не надо больше тратить на них свою энергию и думать о них. Можно подумать о более важных и полезных категориях и материях.
– Пожалуй, ты права. Ладно, пока, увидимся.
Кай отправился в свой уютный и комфортабельный дом. Он, конечно, был скромный, в один этаж, с двумя комнатами и кухней. Для одного этого было достаточно. Так жили все веры. И не потому, что так было принято в их обществе или модно. А просто это было оптимальным вариантом. Его дом окружал сад, усаженный плодоносящими кустарниками и деревьями. Так что дома Кай наслаждался наедине с природой и слушал пение птиц. Откуда взяли образец для клона птиц, сложно теперь сказать, но говорят, что еще в те далекие времена апокалипсиса, кто-то взял с собой на корабль то ли канарейку, то ли попугая. Все клоны, производимые верами, были точными копиями естественных образцов, но без детородной функции. Никто не размножался и никто не умирал. Кай подключился к дрону, сканирующему Землю, с высоты его полета было видно, как копошились уменьшенные фигуры антов, похожие на муравьев. Ему было больно расставаться с этими неразумными существами, горько и больно. Он мысленно попросил у них прощения. И поставил систему сбора нейросканов антов на автовыключение и самоуничтожение. Нажал на соответствующие кнопки, ввел параметры в программу на десять земных лет, проверил программный код, консоль. По примерным подсчетам, за это время анты уничтожат себя, их численность сойдет на нет.
– Все верно, – сказал он вслух.
Еще с минуту посмотрел на экран, где вспыхивали желтые строки некролога. И вышел из программы. Больше он никогда не зайдет в нее, не прочитает призыв о помощи, не почувствует себя героем. Всё. На этом точка невозврата. Конец истории антов. Ему было обидно и горько, да и жалко потерянного времени. Все же вскоре он отмел эти мысли сожаления о потерянном времени. Нет! Это был его опыт, его жизнь. И он многому его научил.
– А за что обидно? И почему горько? – спрашивал он себя, и сам себе отвечал:
– За ошибку свербит, и задето самолюбие.
– Как будто бы у меня нет права на ошибку? Все ошибаются.
– Вот именно! Прости себе свою ошибку и двигайся дальше. Впереди еще много интересного.
В принципе, он мог воспользоваться ВП. Но так часто использовал его, что уже знал все вопросы и ответы наизусть.
– Да, я прощаю себе свою ошибку. Я не всемогущий Бог, и часто не все от меня зависит, то, что касается других людей. Я не могу их исправить и изменить. Признаю свое бессилие.
А на Земле тем временем анты изрыгали злость и гнев, тоже от бессилия. Но они не видели проблемы в себе и сваливали все на веров. Они продолжали митинговать и требовать. Требовать и обвинять. Они жаловались на трудности. Для них привычнее свалить вину и ответственность на внешний мир.
Правительство отправляло гневные письма верам. Но в ответ была лишь гнетущая тишина.
– Они просто взяли и бросили нас, – возмущалась одна дамоч ка, мать пятерых детей. – Надо же, какие. Ну, и ладно. Переживем. Ведь выживали наши предки, и мы выживем как-нибудь.
Ее звали не то Селена, не то Селистра. Или это одно и то же имя, употребляемое по-разному. Одним она представлялась Селеной, а другим Селистрой.
– Вот как теперь верить? Мы, главное, ходили, слушали их нравоучения. Надо было нам это? Мы бы лучше отдыхали.
– Но ведь было хорошо, неплохо, согласись, подруга, – грустно поникнув головой, вяло протестовала ее соседка по дому.
Жили они вместе, в разных комнатах. Селена с пятью детьми в одной комнате, соседка соответственно в другой.
– Может, снова зайдем в кватро? У тебя остался ионизатор?
– Нет, ты что! Я давно его не беру уже. После того как стали сообщать о смертельных исходах в кватро, я боюсь.
– У меня остался, я захожу иногда. Но видимость стала хуже, и я ничего не понимаю.
– Кажется, говорили, что надо постоянно тренироваться. Учиться, читать, познавать новое. Без расширения кругозора кватро не работает.
– Ну, мне некогда. У меня и так пять детей! И я, кстати, опять беременна. И я вижу, как моя полоса постепенно отодвигается. Может, это благодаря тому, что я такая хорошая мать?
– Хорошая мать? – соседка засмеялась. – Лучше давай выпьем, – и она подняла рюмку.
– Я если только одну рюмочку, а то опять родится больной, как последний. И его усыпили. Зато дают хорошие пайки за беременность. Я ж не просто так рожаю. Это выгодно очень, – Селена гордо подняла голову и убрала за ухо жирные волосы, выбившиеся из жидкого пучка, стянутого резинкой.
– Да уж, – соседка промолчала, закусывая спирт хлебом. То ли она была не такая плодовитая, как ее подруга, то ли сексуально зажатая, пугливая, но забеременеть ей не удавалось никак. А может, и вовсе бесплодная.
– Так, ну-ка, что вы тут выстроились? – гаркнула Селена на три замызганные мордочки ее детей, одна другой чумазее.
Самый маленький, четвертый, еще лежал в кроватке и периодически заливался громким плачем, на что Селена махала рукой.
– Поплачет, перестанет.
– Ну-ка, марш на улицу гулять, нечего торчать дома. И без вас тут тесно. И мать хоть отдохнет, – Селена дожевывала хлеб, закусывая.
Она была толстая и обрюзгшая. Да и соседка ее была такая же. Иногда к ним в гости заходили мужички. Они пили, ели и веселились. И Селене всегда везло, она постоянно беременела после таких вот заходов. Кто отец, она, естественно, не знала никогда. Для нее секс был вместо чистки зубов по утрам и перед сном. Можно пользоваться разными пастами, эффект не меняется.
– Слушай, а ты не знаешь, почему столько смертей в нашем поселении за последнее время? – осторожно и озабоченно спросила соседка.
– Не знаю, – осушив следующую рюмку и громко поставив ее на стол, хрипнула Селена. – У меня все отлично. Я недавно кватрилась.
Детишки некоторое время посмотрели и, поняв, что мать уже в алкогольной абстракции и до нее не достучаться, – бесполезно, – безнадежно поплелись на улицу.
Так жило большинство семей антов и, не видя своих проблем, деградировали все сильнее и сильнее.
Однажды во время очередной попойки Селена поперхнулась хлебной крошкой и стала задыхаться. Она вся почернела, будучи и так синего цвета. Руки ее тянулись к горлу. Она беспомощно смотрела на соседку, которая ничего не могла сделать и в шоке только еще более испуганно смотрела на нее. Селена сделала последнюю попытку вдохуть и свалилась на пол. Изо рта у нее потекла белая жижа. Она умерла вместе с неродившимся ребенком. Кто там был, девочка или мальчик? Сама она говорила, что девочка. Видела ее в кватро и чувствовала так.
