Изместьев почувствовал себя преступником, возвратившимся на место преступления до приезда опергруппы. Чтобы уничтожить улики, замести следы. Рискуя при этом попасться с поличным. Матёрые рецидивисты так никогда не поступают. Несолидно. Он что, не матёрый?
Так или иначе, следовало что-то делать. Сейчас он всё исправит. Восстановит «картинку преступления». Грязью в прихожей наследил – затереть; записку жены положить на тумбочку, на самый край, где он её и обнаружил; постель – застелить. Чтобы комар носа не подточил.
Сейчас как бы реанимирует картинку. Реанимирует… Стоп!
И застыл с тряпкой посреди прихожей. У него в прошлом была клиническая смерть! Да, да, у него самого. В ту самую новогоднюю ночь, с восемьдесят четвёртого на восемьдесят пятый, когда стал открывать бутылку шампанского, и пробка «выстрелила» раньше времени в открытый глаз.
Сколько лет прошло! Его сердце тогда остановилось. Чудом среди гостей оказался доктор, который задолго до приезда «скорой» начал проводить парню искусственное дыхание и закрытый массаж сердца.
Значит, в принципе, шанс есть, если верить Пришельцу… Шанс вернуться в ту новогоднюю ночь. И начать жить с той минуты «воскрешения». Заново как бы, с чистого листа. Качественно охмурить Жанку, распределиться на хирургический поток, чтобы впоследствии специализироваться по косметологии.
Планы, планы… Планов громадьё!
Что за бред! Нет, конечно, никакого шанса.
Но если это бред, что ж ты, доктор, застыл, словно тебе сам дьявол шепнул на ухо «Замри!», и минут пять уже боишься пошевелиться?! Не веришь в подобную ересь? Не верил до того самого времени, пока Пришелец ощутимо не поколебал «воинствующий атеизм».
Как было бы здорово, Изместьев, начать с той самой новогодней ночи! Впереди – третья и четвёртая четверти выпускного класса. Вполне достаточно, чтобы «заняться» исключительно Жанкой, не отвлекаясь ни на кого больше. Зачем тратить впустую драгоценное время и силы?! Жанка и только Жанка! Мечта, а не жизнь!
Проблем с «охмурением» возникнуть не должно, девушка в нём в те дни души не чаяла, это он отлично помнил. Тогда, зимой, он ещё не успел «наломать дров»… Так он их и не наломает. Поскольку поумнел. За двадцать с лишним лет.
Сегодня клёва не будет!
Притихшее небо, похожее на застиранное платье, висело над городом, предвещая не то грозу, не то ураган. Аркадий помнил, как месяц назад поломало деревья, кое-где оборвало провода, а на одном из санаториев даже опрокинуло крышу на крутую иномарку, что невозмутимо ждала хозяина на стоянке поблизости.
Странно, но в годы его детства такого не было. Он, во всяком случае, не помнил. Дождик лился только тёплый, под которым непременно хотелось побегать босиком. Если шёл снег, то возникало желание слепить снежную бабу или крепость, а то и в снежки поиграть.
Увы, в те времена всё было по-другому.
Доктор медленно брёл по улице Петропавловской по направлению к зданию Авакс-банка. Пусть Жанна запретила ему появляться в её жизни, но сейчас ему надо было увидеть её во что бы то ни стало. Какой-то высший смысл виделся доктору в их встрече.
– Госпожа Аленевская сегодня никого не принимает, – заученно отрапортовала девушка в приёмной. – Я могу вас записать на послезавтра на семнадцать тридцать…
– Послезавтра я, к сожалению, не смогу, – пожав плечами, как-то сник Изместьев. – Дежурство на «скорой». Разве что подмениться…
Девушка отчего-то смутилась, посмотрела на Аркадия исподлобья:
– Вы врач «скорой помощи»? – дождавшись кивка собеседника, она нерешительно поднялась и направилась к массивной двери, за которой должна была находиться председатель правления банка. – Сейчас я постараюсь сделать что-нибудь. Ваши коллеги спасли моего отца от смерти.
Смутившись, Изместьев не нашёлся, что ответить. Через минуту он стоял перед огромным столом, за которым слегка покачивалась в кресле его бывшая одноклассница.
– Мне казалось, мы обо всём поговорили, и к сказанному добавить нечего, – крутя в пальцах длинную тонкую сигарету, Аленевская смотрела мимо Изместьева, куда-то в сторону окна. Шоколадного цвета блузка прекрасно гармонировала с цветом глаз и маникюром. – Я не люблю, когда меня не понимают с первого раза. Не отнимай больше времени. У меня своих проблем хватает. Поверь на слово.
– Прости меня, пожалуйста, – кое-как выдавил из себя Аркадий. – Я был… молокососом, несмышлёным салагой, но… не всю же жизнь мне за эту глупость расплачиваться.
– Не пытайся меня разжалобить. Сейчас это не имеет никакого значения, Изместьев, – банкирша потёрла виски указательными пальцами и достала сотовый телефон. – Какая разница, кем ты был: салагой, молокососом? Не важно! Кстати, Люси хотела тебя видеть, я ей позвоню. Помнишь, я тебе про неё рассказывала.
– Не говори глупостей, меня не интересует она. Я не могу без тебя… Я только что это понял. Ну, хочешь, перед тобой на колени встану? Я тебя очень люблю, Жан! Пусть и недавно это понял, когда тебя увидел.
– Ты что несёшь, Изместьев? Будь мужиком, – отложив в сторону сотовый, Жанна встряхнула головой, словно это у неё, а не у него случилось помрачнение сознания. – Я навела справки, у тебя жена и сын, ты что городишь?
– Наводила справки?! Значит, интересуешься мной. Только одно слово, и я… – он вдруг споткнулся на таком простом, многократно проговариваемом про себя слове. – Раз… разведусь. Только головой кивни. Я люблю тебя… страстно, огненно. Я к-клянусь тебе…
Он лепил одно слово за другим, не особо задумываясь над смыслом произнесённого. Главное – чувствовать основное направление монолога и ловить момент, которого может больше не выпасть. Внутри всё клокотало, не давая остановиться.
Когда на её лице мелькнуло что-то среднее между брезгливостью и жалостью, у Аркадия в горле застряли все звуки, споткнулся и начал мямлить. Словно над рекой мгновенно рассеялся туман, и со всей отчётливостью проступило: сегодня клёва не будет.
Он не помнил, как очутился на улице. Очнулся, едва не угодив под маршрутное такси. Злость на банкиршу, на самого себя переполняла, выплёскивалась наружу. Опять, как и двадцать с лишним лет назад, в ночь выпускного бала, Жанна оказалась свидетельницей его позора.
Ниже того уровня, которого ему «довелось» достичь только что, он ещё не опускался. Дешёвка! Тряпка! Слизняк! Каких-то полчаса назад ему казалось, что пробить стену недопонимания, смахнуть налёт искусственности, какой-то нарочитой холодности с поведения банкирши – просто. Заставить Жанну вновь стать прежней – элементарно. А вот выкуси! Что, схлопотал по печени? Дыши глубже.
Об него вытерли ноги. Кто его толкал в спину? Зачем сунулся в этот банк?
Как выразился Савелий: «не твоего стойла эта телуха!» Вот! Сынок прав, как никогда: рылом ты для неё не вышел, док! Живи, как живёшь, и не рыпайся. Каждому своё.
Но стоило ему лишь подумать о том, что всё могло сложиться иначе, не наделай глупостей в юности, то захотелось взвыть на луну, разорвать на груди рубашку и саму кожу, только бы вырваться из опостылевшей реальности.
