Похоже, в этом туманном будущем жизнь человеческая совсем обесценилась, раз у Клойтцера язык не деревенеет при произношении подобного:
– Не проще ли пулю в висок или гильотину? Быстро, надёжно, опять же – во времени не ошибёшься. С повешением также расплывчато. В петле каждый по-разному себя ведёт. Бывает, и минуту мается. А этого достаточно, чтобы не попасть в эрмикт.
– Знаем мы этот анекдот, – чтоб как-то рассеять атмосферу суицида, концентрация которой в салоне крепчала с каждой секундой, почти выкрикнул Изместьев. – Покойник, как необузданный конь, не сразу привыкает к верёвке, подёргается сначала… А потом, спустя какое-то время…
Как ни пытался Аркадий выдавить из себя подобие хохота, уголки губ Пришельца даже не дрогнули.
– Наверное, я засмеюсь как-нибудь позже, – извиняющимся тоном процедил тот.
Интуиция наркоты
Дилетанты, недоучки… Иначе и не назовёшь. Все вокруг – круглые идиоты. И родители в том числе, как это ни печально констатировать. Что может быть примитивней, чем воспринимать наркоту исключительно как средство получения неземного кайфа? Как средство ухода от рутинных проблем, от текучки? Савёл всё для себя открыл давно. Это то, что лежит на поверхности, что ни объехать, ни перепрыгнуть. Самое очевидное. Но и не главное.
Мало кто рассматривает «кумар» как попытку «сдвинуть» сознание для того, чтобы увидеть большее. Паранормальное.
Заглянуть за грань. А это так! Другие миры существуют, они не где-то, а рядом, здесь – стоит лишь руку протянуть. Только протянуть в нужном направлении. Оболочка, отделяющая от иных миров – тоньше не придумаешь. Стоит вынырнуть из реальности лишь на мгновение.
Обычному человеку никогда не увидеть того, что является Савёлу под кайфом. Обычный мэн не в силах оценить и сотой доли красоты тех марсианских пустынь, кратеров Меркурия, не говоря уже о городах-аквариумах, где Савелий бывает чуть ли не каждый день…
То, что с отцом творится нечто экстраординарное, Савелий тоже увидел в одном из своих заплывов: вокруг родителя мерцало оранжевое свечение, ореол. Вначале парень внимания не обратил. Ну, чего не бывает в наркотическом отрубе! А потом, когда свечение сгустилось, стало ярче, Савёл задумался. Было о чём.
Странное было состояние. К обычному «пофигизму» примешивалась нешуточная тревога: отец что-то задумал, это сомнению не подвергалось. Пару раз Савёл начинал шпионить за родителем, но всякий раз Изместьев-старший уходил от погони за счёт лучшей технической оснащённости: то какая-нибудь жутко упакованная «гурами» подвозила его на своём «кабриолете», а у сына не было в наличии в этот момент ни средств, ни желания бросаться за отцом в погоню; то вдруг наклёвывалось нечто, чего нельзя было перенести на другой промежуток времени, и Савёл переключался.
Короче, частного детектива из парня не получалось ни под каким соусом. Хотя повод для беспокойства присутствовал: к отцу тянулись щупальца иных реальностей. Похоже, что даже с его ведома, и это было самое непонятное. Отец что-то хотел добровольно с собой совершить.
На всякий случай Савёл решил предупредить мать. С одной стороны, тот факт, что семья рушилась на глазах, и склеить её не представлялось возможным, было чем-то очевидным и каким-то будничным, не вызывавшим особого трепета; с другой – задуманное отцом не встраивалось в схему, а «плескалось» где-то совсем в иной «акватории». Несмотря на то, что в затянувшемся поединке сын всецело находился на стороне матери, в последнее время у него стали появляться необъяснимые приступы досады на самого себя за грубость в отношении отца. Правота словно уходила из-под ног, оставляя беспомощным, беззащитным.
– О чём это ты? – не поняла Ольга, когда он решил поделиться с ней своей обеспокоенностью, откровенно выложив всё, чем тяготился.
Момент для подобных «предупреждений» был не очень благоприятный: они покачивались в битком набитом троллейбусе, направляясь на приём к наркологу. Матери удалось-таки в очередной раз убедить сына показаться доктору. Возможно, сыграло роль то, что в последнее время Савёл не хотел спорить с матерью.
– О том, что папай задумал что-то мерзкое, – ответил он, стараясь не смотреть в глаза.
– Что он может задумать? – Ольга смотрела в упор, как бы заново открывая для себя черты родного лица. – Не бойся меня испугать или огорчить. Ко всему готова, не надо меня жалеть.
Поражённый услышанным, Савелий часто задышал и завертел головой.
– Да я, собственно, ничего конкретного сказать не могу, – под её телескопическим взглядом он чувствовал себя неуютно. Нужные слова приходили в час по чайной ложке. – Я только… чувствую, но информацией не владею.
– А кто владеет? – продолжала допытываться мать.
– Такие люди есть, – начал он уверенно, но вскоре сник. – Но я их не знаю. Хотя чувствую, что они существуют. Это как будто коллективный заговор.
Они несколько секунд помолчали, потом Ольга вздохнула:
– Прямо детектив какой-то.
Недоброе шевельнулось у Савёла в груди.
– Понимаешь, ма, он что-то действительно задумал. И такое, после которого никому мало не покажется. Я в этом уверен… Ма, это не шутки. Думаю, что дома его нет лишь по одной причине: он боится себя выдать, боится нас спугнуть.
– Это ты про отца своего так? – Ольга с укоризной посмотрела на него. – Я, кажется, догадываюсь, отчего у тебя такая злость. Это очень печально, Савушка, но всё равно не повод, чтобы…
Троллейбус застрял в очередной пробке, они были притиснуты друг к другу так, что Савёл чувствовал своим телом её грудь. Мать не отстранялась, даже не пыталась уменьшить «остроту восприятия». Дыша в самый лоб, он попытался вновь её насторожить:
– Я не шучу, ма, нисколько.
Разговор был прерван остановкой. Потом было унизительное сидение в очереди, осмотр одного специалиста, затем другого. К разговору об отце они больше не возвращались.
Заложники Маркиза де Сада
В далёком детстве он видел фильм «Москва-Кассиопея». Наивная фантастика, милая сердцу… Там накануне отлёта к далёким созвездиям школьники пришли на Красную площадь и, выстроившись перед кремлёвской стеной, салютовали Родине, партии, правительству.
Кому салютовать ему, российскому доктору, улетающему в своё прошлое? С кем попрощаться, кому поплакаться в жилетку? А потребность в этом чувствовалась остро. Ольга не поймёт, Савелий и слушать не станет… Впрочем, где они, жена с сыном?
В церковь он, получивший в своё время отличную оценку на экзамене по научному атеизму, не мог пойти по идейным соображениям. Да и батюшка его поступок явно не одобрит. Что делать?
Аркадий поражался спокойствию Поплевко-Клойтцера. Тому также предстояло улетать. За час до старта на свою «историческую родину» Пришелец не выказывал никакого волнения, был на редкость сосредоточен.
