– И часто он так, Акуль? – прозвучало как-то отстранённо, словно касалось не её, а соседки.
Она и ответила, будто за соседку:
– Постоянно, как выпьет. А пьёт он почти каждый день. Ирод!
Как это получилось, Изместьев объяснить не мог. Сам он ответил или за него это сделал кто-то другой… Возможно, опять сработала генная память тела, в котором ему «посчастливилось» оказаться. Всё возможно.
– Да, не повезло тебе, пичужка! – вздохнула Василиса Павловна. Потом, взглянув по сторонам, неожиданно поинтересовалась: – А Кормилицы, это где?
– Кормилец! – криво усмехнулся, не совсем расслышав, Аркадий. – Ну, так что, раз кормилец, так и издеваться можно, значит? Можно и руку на меня поднимать? Алкаш чёртов!
– Я сейчас не о муже говорю, – улыбнулась полноватыми губами Василиса Павловна. – У тебя в истории написано, что живёшь ты в Кормилицах. Посёлок, родина твоя. Во всяком случае, так ты сама говорила до родов.
Изместьев почувствовал, как правое ухо начинает понемногу краснеть. К своему стыду, он тоже слышал о Кормилицах впервые. Интересно, а что ещё Акулина Доскина рассказывала доктору до родов? Хоть бы инструкцию краткую кто оставил: что говорить, кому, когда и как…
Надо было срочно спасать положение.
– Да какой посёлок! – выдохнула Акулина с не свойственным ей пренебрежением. – Так, полсотни дворов. Школа-восьмилетка, детский сад да магазин!
– А медицина как же? – профессионально обиделась коллега из прошлого. – Амбулатория должна быть или медпункт.
– Есть, конечно, куда ж ему деваться!
Они поболтали ещё о всякой ерунде, а потом докторица ушла, оставив Акулину наедине со своими невесёлыми мыслями.
Нет, жить с тем пьяным чудовищем, которое недавно наведывалось в роддом, никак было невозможно. Следовало срочно что-то предпринять, чтобы их с Федунком пути незамедлительно разошлись, и желательно – в диаметрально-противоположных направлениях. Ни о каком физическом сопротивлении речи не шло: в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань… Пусть она далеко не лань, но жить в условиях подобного деспотизма невыносимо. И компромиссов здесь быть не может.
Виноват ли он, доктор Изместьев, в том, что запрыгнул не в ту лодчонку? Пусть хилую и протекающую, но выбраться из которой нет никакой возможности? Причём запрыгнул, вытолкнув за борт настоящую владелицу. Где-то есть на земле посёлок Кормилицы, в котором дочь Акулины Доскиной с нетерпением ждёт возвращения с крохотной сестрёнкой из роддома мамы. На дворе ноябрь. Тёмные, скучные и бесконечные деревенские вечера… Разве ты, Аркадий, имеешь право обмануть ни в чём не виноватую девочку, которая вообще-то приходится тебе дочерью? Не говоря уж о той, которая только-только появилась на свет. Есть ли вообще выход из случившегося идиотизма?!
Как ни скверно было себе признаваться, но вернуться из родильного отделения Акулине предстояло именно… домой… к этому изуверу Федунку. И терпеть, терпеть… Во всяком случае, в начале. Такова женская доля, никуда не денешься. Хотя кошки в груди скребут ещё те!
У неё ни связей, ни денег. Её, деревенскую невзрачную бабёнку, никто не знает в городе. Она никому не нужна. Нужен хоть какой-то стартовый капитал.
После обеда Акулина удивила всех. Отказавшись идти на осмотр к Василисе Павловне, она заявила, что «доверяет» только докторам-мужчинам. У врачихи поначалу не нашлось слов, когда она услышала причину неявки Доскиной на осмотр.
– Я-то думала, это Федунок твой со сдвигом! – не без обиды в голосе выговаривала Василиса Павловна, расхаживая по процедурному кабинету перед застывшей на стуле Акулиной. – А сдвиг-то, выходит, у тебя, девушка! Первый раз у меня такой… ляпсус. Даже слов не найду с непривычки. Как тебе не стыдно?
– Извините, Василиса Павловна, – еле слышно произнесла родильница, опустив глаза в кафельный пол. – Я не хотела вас обидеть.
– Что – извините? Что – извините? – не могла успокоиться врачиха. – Чем я-то тебе не угодила?!
– Вы здесь ни при чём. Это сугубо моё, личное. Даже не заморачивайтесь по этому поводу…
Оставив докторшу в полном недоумении, Акулина покинула процедурный кабинет.
Акушеров-мужчин в роддоме, как назло, не оказалось, и родильницу-выпендрёжницу по распоряжению главврача отправили в женскую консультацию. Последняя находилась в двух километрах от роддома. «Спятившая» родильница нисколько не расстроилась, а даже наоборот, сказала, что ей полезно прогуляться и подышать свежим воздухом. Несмотря на дождливую погоду и отсутствие тёплой одежды и обуви. Даже данная в сопровождение санитарка ничуть её не смутила.
Санитарка, кстати, очень скоро «отстегнулась», юркнув в толпу на улице Ленина. Как потом выяснилось, в магазине «Хозтовары» продавали эмалированные тазы, «выбросили» товар, как привыкли объясняться горожане восьмидесятых. Санитарка в эту самую, растущую «на глазах», как лужа под давно не выгулянным бульдогом, очередь и «втесалась».
Акулина Доскина оказалась предоставленной самой себе, чем и не замедлила воспользоваться.
Холод она не чувствовала. Забытое давно, хранящееся в закоулках сознания, вдруг вспыхнуло ностальгическим пламенем. Аркадий готов был часами читать и перечитывать лозунги типа «Выше знамя социалистического соревнования!», «Слава КПСС!», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Когда вокруг – ни одного коммерческого ларька, ни одного фешенебельного офиса или рекламного щита – это ли не счастье? А песни Юрия Антонова («Под крышей дома твоего»), Аллы Борисовны («Миллион алых роз»), «Машины времени» («Я пью до дна за тех, кто в море»), любимых Изместьевым итальянцев…
Он словно нырнул под воду, где ждал совершенно иной мир, бывший когда-то родным, и утерянный с течением времени навсегда.
Истинный приступ, почти припадок ностальгии Акулина ощутила, увидев кафешку «Ветерок» на углу улиц Большевистской и Куйбышева. Именно сюда они бегали на переменах в выпускном классе, чтобы зажевать сочник с творогом и запить его чёрным кофе. Ничего не было вкуснее этой нехитрой «комбинации».
И поняла, что не сможет продолжать путь, не ощутив почти забытого вкуса из своей школьной юности.
В старом замусранном кошельке удалось «наскрести» полтинник мелочью. Стоя в очереди, она пристально рассматривала герб Советского Союза на монетах, чем вызвала недоумение у школьников, норовивших полакомиться без очереди. Пацаны откровенно посмеивались над колхозницей, жевавшей с закрытыми глазами медленно и долго то, что они проглотили в считанные минуты и целиком. С её веснушчатого лица при этом не сходила улыбка.
Ничего в своей жизни Изместьев не пробовал вкуснее того недопечённого сочника с кофейным напитком! Счастье – то, что мы не ценим.
После кафешки, ощущая кисловатый творожный привкус, прошёл – или пора привыкать говорить: прошла! – ещё пару кварталов, купила на последние гроши свежий номер «Комсомолки». Вошла с газетой в один из проходных дворов, присела на одну из покрытых инеем скамеек и буквально впилась в строчки передовицы.
