– Это я, мама, я… – с трудом выдавил из себя Изместьев, без труда диагностировав у свекрови последствия геморрагического инсульта. – А внучка твоя у Феди на руках. Внучка у тебя, мама, ещё внучка.
– Ты! Мамой-то! Меня… Первый раз… – всхлипнув, прошептала свекровь, и по отвисшим щекам покатились крупные слёзы. – Доченька! Кулюшка моя! Дай, обниму тебя! Может, в последний раз…
Стараясь не дышать, Изместьев обнял зарыдавшую чужую женщину. В единственной «живой» руке свекрови при этом ощутил недюжинную силу, а взгляд наткнулся на медицинскую «утку» на широком подоконнике, прикрытую почему-то полотенцем. С уткой невозмутимо соседствовали фиалки, алоэ и герань. Интересно, кто за цветами ухаживает?
Ступая по скрипучим половицам обратно, Аркадий подумал, что не выдержит и нескольких дней проживания здесь – не то, что всю оставшуюся жизнь! Медицинский нюх, привыкший на вызовах к различным запахам, всё-таки яростно сопротивлялся витавшим по дому ароматам, то и дело провоцируя рвотный рефлекс.
Тем временем вслед из кельи звучало уже знакомое:
– Федун! Федун! – свекровь сердилась. – Ты пропал, чо ли? Сколько можно тебя ждать?
– Чо тебе, старая? – огрызнулся Фёдор, едва только шагнул через порог. – Дня прожить не можешь! Прекрасно знашь, куды я уехал. Хватит гундеть без продыха!
– Кумушки-то второй день нет, прости-господи! – в келье раздались рыдания. – Сгинула кормилица-то наша! Как вчерась утром ушла, так и… А я что сделаю?
– Ты куды смотрела, старая?! – зарычал Федун, едва не бросив ребёнка на пол. – Кто пас их вчера?
– Дык Митрофан, язви его в дышло! – по-сапожному выразилась свекровь. И вновь запричитала: – Остались без молочка мы!..
– Ты с ним говорила? – рычал Фёдор. – Говорила, я спрашиваю?
Новорождённая от кабаньего рыка, понятное дело, проснулась и заголосила на всю избу.
– Погодите, погодите! – Акулина вместе с ребёнком решила взять инициативу в свои руки. – Это что же, значит? Ты, куманёк, ещё вчерась куда-то слинял, сутки где-то барахтался, а коровка, стал быть, исчезла? На маму нечего орать, сам виноват! Гамадрил небритый!
Фёдор начал бешено вращать глазами и глубоко дышать.
– Эт тя не дёргает! – голос единственного мужчины в доме едва не сорвался на откровенный визг. – Может, ты и зарабатывать начнёшь, кикимора, а? И семью кормить? Что молчишь?
– Может, и начну! И зарабатывать, и кормить! И тебя, жидормота, не спрошу!
Если Изместьеву «вожжа попадала под хвост», то достать её оттуда было чрезвычайно трудно. Качая дочурку, он внимательно осматривал интерьер дома, и с каждым взглядом всё более убеждался, что жить в подобной обстановке никак нельзя.
– Мамочка, не ругайтеся, – умоляла родителей старшая дочь.
– Вы бы перестали матюкаться, а сходили на Будыкино болото! Сдаётся мне, тама Кумушка-то наша, – отрезвляющая фраза раздалась из-за занавески в тот момент, когда Акулина собралась покинуть ненавистную избу раз и навсегда.
– И то верно! – внезапно остыл муженёк. – Разобраться всегда успеем. Сейчас на скору руку перекусим – и в путь-дорожку. А там видно будет…
«На скору руку» означало – смешать варёную картошку с вонючим «постным» маслом, обильно приправить луком, солью и под мутную «самогоночку» смачно отправлять в рот ком за комом. Причём кто из родственников – муж или свекровь? – преуспел в самогоне больше, Акулина так сразу и не определила.
Она готова была приготовить что-нибудь и посущественней, да не нашлось в избе других продуктов. Пить самогон наотрез отказалась, поскольку являлась уже кормящей матерью.
Опёнок на пне
Почему их всегда бывает двое? Не трое, не одна? На этот раз явились в виде бобрих, совсем как в рекламе зубной пасты. Впрочем, Ольга сама их нарисовала. Зачем? Лекция по пиар-текстам, за которую пришлось заплатить нешуточные «бабки», всякие там пресс-киты и байнлайнеры, – всё оказалось повторением пройденного, хорошо забытым старым. Чтобы не задремать от скуки, Ольга и решила порисовать.
В какой-то момент показалось, что нарисованные звери начали жить своей жизнью. Первая бобриха – та, что покрупней получилась, с голливудскими зубами, уперев лапы в бока, выговаривала своему создателю:
«Ты сама давно уже ниже уровня асфальта! Вывалилась из гнезда, пробила асфальт, и теперь наблюдаешь за происходящим сверху. Дегенератка! Под западных актрис решила косить? Ежели бы тебе Павлик намекнул на адюльтер, устояла бы? То-то же! Ты порочна! Подыскиваешь оправдания, дескать, ситуация невыносимая. Измена есть измена, её не отмыть никаким чистящим средством, никогда в жизни! Захотелось инъекции свежего мужского нектара? Так признайся прямо, не подыскивай всякие формулировки!»
Вторая, больше похожая на крысу, чем на бобриху, костлявая и взъерошенная, словно только что понастроила хаток на ближайших реках всем своим родственникам, заступалась:
«Один раз живём, хозяйка! Потому и хочется вкусить и мяконького-запашистого, и чёрствого-вонючего. Не стоит себя насиловать, прислушайся к себе, и поступай, как нашепчут гормоны. Анна Каренина – не твоя героиня, не стоит и равняться. Авторитетов здесь нет, а потому загляни внутрь себя, пошукай там и поступи в соответствии с тем, что найдёшь. Ты – такая, как есть, такою на свет родилась. Не сопротивляйся!»
Первая, упитанная, представительная, словно преподаватель за трибуной, была невозмутима и последовательна:
«Аленевская – не оправдание! Мало ли, что там наплела гинеколог! И мужу ты не отомстишь, если отдашься Павлу. Вижу, хочется тебе, колется вовсю. Только у мужиков совсем иная природа, у них это – гордость, донжуанство, выпендрёж перед сверстниками и коллегами. У баб это – чистейшей воды её величество похоть. Тебя не поймут. И клеймо на всю жизнь!»
Крысоподобная, взвалив на себя обязанности адвоката, не особо стеснялась в выражениях:
«Кого-то возбуждает волосатость, кого-то запахи, кого-то татуировки с пирсингом. Кто-то любит в постели, кто-то – на бильярдном столе, чтоб шары по зелёному сукну тудыть-сюдыть… Да мало ли в нас заморочек всяких! Не надо париться по данному поводу. Тебя явно тянет к запретному, хозяйка! Не сопротивляйся своей сути. Получай свой земной кайф, его не так уж много отведено. Интуитивно следуй за телом, куда оно приведёт… К Павлу, так к Павлу… А может, ещё к кому?»
Бобриха, что под первым номером, вдруг замахала лапами:
«Не будем уходить в сторону от темы! Ишь, до чего договорилась! Прислушиваться к телу, ну-ну! Это же проще простого, здесь мозгов не надо. Тело приведёт лишь к одному: примитивному траханью! И будешь ты похотливой сучкой, не более. Сегодня – Павел, завтра – Ибрагим, послезавтра – Чингиз… И – по рукам, красавица, по чужим постелям! Один захочет так, другой – эдак, один подмылся, другой – нет. Вперёд, залётная! Тебя – как рыбу к пивку!»
И тут они полезли в драку. Ольга никогда не была свидетельницей бобровых сражений. И дерутся ли они вообще, не знала. Эти животные всегда казались ей миролюбивыми существами.
