«Негоже прерывать в самом разгаре. Это ж как песня, которую надобно допеть».
* * *
«Ночь прошла, будто прошла боль…» – строчка из песни, которую они распевали на пионерских вечерах, залетела в голову Ворзонина как раз под утро. Ночь прошла, а головная боль осталась. Вместе с ней – саднящее чувство неясности в отношениях с Ольгой. Ощущение такое, будто сделал пакость исподтишка. Изместьевы – старший и младший – исчезли как по мановению волшебной палочки. Но к нему, Ворзонину, под крылышко, будучи в одиночестве, Ольга почему-то не спешила. Неужели обо всём прознала?
Происходящее напоминало снежный ком: одно налипало на другое и, тотчас прикрываясь следующей порцией липкого снега, исчезало навсегда. Сам себе Павел казался почему-то следующим за поводырём слепцом. Казалось бы, двигайся, куда тебя увлекают, и не майся. Но интуиция почему-то сигнализировала про другое: не туда, не с тем, не для того… Неприятный, навязанный кем-то выбор.
Поднявшись с кушетки, на которой Ворзонин дремал несколько предутренних часов, если можно так назвать болезненное кратковременное забытьё, он даже пошатнулся, таков был приступ боли в висках и затылке.
Требовалась срочная психологическая разгрузка, иначе – прощай работа!
Отыскав в нижнем ящике стола пластинку цитрамона, Павел заглотил две таблетки сразу, запил водой прямо из графина.
Не спеша спустился в терапевтический блок, уселся в кресло, надел наушники. Зажурчала вода, подул лёгкий бриз, зазвучала музыка Бадаламенти из сериала «Твин Пикс». Веки опустились сами собой…
Он был уверен, что в прошлой жизни был рекой или быстрым ручьём. Нестабильность, переменчивость характера, вспыльчивость и – многообещающее начало всего, чего хочешь. Перспективы, взлёты, ширь, размах, всплески чувств. Последнее время он этого опасался, но, похоже, время пришло.
В будущей жизни он видел себя живописным озером с чистейшей неподвижной водой. Путь от ручья к озеру – обретение стабильности, уверенности, постоянства. Его путь.
Сомнения в том, что прошлая жизнь была, а будущая непременно будет, отпали у Ворзонина ещё в студенческие годы. По его глубокому убеждению, сложность психологической диагностики и заключалась в том, чтобы понять: откуда и куда движется личность. Именно здесь прячутся проблемы её поведенческих мотивов в настоящий момент. Здесь собака зарыта!
Первый этап – что было в прошлом – как для диагноста для Ворзонина сложности не представлял. Он вплотную приблизился к решению второй задачи, касающейся будущего. Увы, здесь пока удачи чередовались с досадными провалами. Беспомощность бесила. Порой в подсознании зарождались суицидальные мысли, но он справлялся с ними с помощью своей же методики. Той самой, которая со временем принесёт ему всемирную известность. Пока об этом рано…
Итак, от реки к озеру, от вечного поиска к стабильности. Озеро – полностью самодостаточная экологическая система, не нуждающаяся ни в каком вмешательстве извне. Представить себя озером он мог настолько явственно, что чувствовал, как ветерок вызывает появление ряби на коже…
Всё было расчерчено, выверено, просчитано. Всё, кроме одного, вернее, одной – Ольги. Отношения с ней саднили в груди наподобие стенокардии, не давали спокойно спать, будоражили. Он не мог не помочь ей, физически не мог. И тогда, с Савелием, подключая все свои связи, расшибаясь в лепёшку. И сейчас, с Аркадием, когда она… Нет, не попросила, намекнула! Или ему показалось, что просит? Какая разница, сейчас не уточнить!
Хотя ситуация была ему известна в деталях, в первую минуту оробел. Никогда ещё такой зарёванной, такой отчаявшейся Ольга не была. На однокурсника и одноклассника, помнится, в груди Ворзонина вскипела нешуточная злость: так довести супругу! Его никто за язык не тянул, но на прощание вырвалось: «Я помогу тебе!»
Как? Чем? Что он имел в виду? Это был тот случай, когда вначале говоришь, потом думаешь. Хотя смутные намётки были…
В памяти всплыло её заплаканное опухшее лицо, округлённые глаза. Так ли она поняла его, как надо?.. С тех пор они не виделись.
Он помог. Как умел, на что был способен. Не представляя, как его помощь аукнется, чем обернётся… Он помог.
Монолог старого валенка
В эту ночь супруги Доскины спали порознь; Акулина постелила себе на узком деревянном сундуке за печкой.
Федунок, как ни странно, не протестовал. Зато следующим утром разбудил её, не выспавшуюся, с синяками на тощих бёдрах в половине пятого и велел быстро одеваться.
Кое-как «продрав» глаза и опрокинув в желудок – без особого желания – кружку молока, Акулина выскочила на мороз. Курс – коровник.
Ледяной ветер прохватил насквозь, тотчас зазнобило. Плюс пару раз чуть не поскользнулась на застывшей грязи.
Метаморфозы, произошедшие во время болезни, посеяли в душе молодой матери безотчётный страх. Выходило, что происходящее с ней в любой момент рискует быть стёртым из памяти, его место может занять другое событие со всеми вытекающими последствиями. Она живёт как бы понарошку, не всерьёз, пишет не набело, а делает наброски в черновике, который всегда можно порвать или сжечь. И – жить заново.
Акулине казалось, что пружина её жизни закручивается; становится невыносимей, всё тяжелей. Варианты бытия сменяют друг друга, словно страницы сценариев, причём совершенно разных. Одна страница страшней другой. Иного выхода, кроме как бежать от всего этого, уже не видела.
Возле конторы стоял автомобиль – почти забытая модель «Москвич-408». За рулём сидел приличного вида очкарик с клиновидной бородкой, этакий козлёнок-вундеркинд. У выхлопной трубы вился дымок. Не раздумывая, Акулина рванула правую переднюю дверцу на себя и рухнула рядом с водителем. Через секунду сообразила, что поступила опрометчиво.
– Застыла совсем, гляжу, Акулинушка? – произнёс нараспев «вундеркинд», даже не взглянув на пассажирку. – И не боишься ничего, залезаешь так, при всех, хоть сама знаешь, полсела в курсе.
– Чего мне бояться? Чего скрывать? – «наехал» на водителя, как на пациента с острой язвой желудка, не желавшего соблюдать диету, Аркадий. Ему вообще надоело всего опасаться и приспосабливаться. – Поехали без рефлексов, жми на газ. В город! Срочно, я сказала!
– Кудыть? В город?! – бородка водителя, как показалось Изместьеву, взъерошилась и стала походить на наконечник ёршика, которым в далёком будущем жена Ольга обычно чистила унитаз. – Какой город, родная моя?! Твой Федро-Педро всю деревню возьмёт за жабры, покуда я не верну тебя туды, откудова взял. Как год назад, забыла, что ли? И чтоб я после этого с тобой связался? У меня до сих пор рёбра ноют к непогоде. Жить надоело? Вылазий, пока нас не застукали, ну!
Изместьев почувствовал как из глубины, из-под диафрагмы, поднимается почти медвежий рёв. Такое бывает, если огромным дрыном растолкать косолапого в середине января… в берлоге…. Всё вокруг – избы, заборы, крытые железом сараи – всё, казалось, ополчилось против него, врача из будущего. Где спрятаться? Кто поможет? Кто на его стороне? Все – чужие, все!
