Они чокнулись, выпили, затем Клойтцер продолжил:
– Дальнейшие нарушения множатся в геометрической прогрессии. Вспомните Бредбери: в прошлом даже бабочку нельзя убивать, а если сбросить в пропасть будущего студента мединститута, который впоследствии за годы работы на «скорой» спасёт хотя бы десяток жизней? Реанимированные и вылеченные вами больные потом жили и меняли мир, некоторые – производили потомство. Это потомство могло работать на ответственных должностях. Например, быть главнокомандующими, космонавтами, пилотами, руководителями проектов… А теперь представьте, что в одночасье все они и результаты их предыдущей деятельности вдруг… всё исчезнет! Только представьте! Главное коварство катастрофы в том, что ты не знаешь, когда она тебя настигнет. Идёт цепная реакция!
– Выходит, я вообще не имел права на такой поступок! – поёжился Изместьев в теле Фаревского. – Но кто тогда спасёт моих будущих больных?
– За будущих больных беспокоиться не стоит. Вот за тех, кого вы уже спасли… За них предстояло поставить свечки. Вы правы, сейчас я бы вас ни за какие коврижки в прошлое не отправил. Тогда же я недооценил последствий, стремясь выполнить миссию любой ценой и скорей улететь к себе. Смалодушничал, признаться. За что и поплатился.
– Стоп, машины! – чудом уцелевший в авиакатастрофе «косметолог» постучал вилкой по графину. – Даже если всё так… Если я вдруг исчез… Скажем, не вышел на работу… Вместо меня больных спасать поедет другой доктор! Что-то не то вы выводите, Карл Клойтцерович!
Пришелец сжал пальцами переносицу и зажмурился. Когда через минуту вновь взглянул на доктора, в его глазах стояли слёзы.
Грустная усмешка времени
– Простите, мне очень жаль, что я вас, такого неподготовленного, – Клойтцер вздохнул, – отправил путешествовать во времени. Теперь вижу, как рисковал. То, что вы сейчас сказали, глупость сродни той, что пишут ваши фантасты. Я имею в виду прохождение материи сквозь время.
Клойтцер поднялся из-за столика, прошёлся к эстраде, на которой в свете прожекторов прыгали девушки варьете. Вернувшись за столик, взял графин с клюквенным морсом и начал рассматривать его на просвет.
– Вместо вас на работу ваш коллега может выйти лишь в одном случае. Если бы вы этот предстоящий отрезок времени ещё не прожили. То есть, если речь идёт о «предстоящем будущем», – пришелец звонко щёлкнул пальцами перед самым носом доктора. – Постарайтесь понять! Вы уже, я подчёркиваю, реанимировали этих больных. А теперь представьте, что вас вдруг, как листок из дневника, где стоит жирная двойка, нагло выдирают из времени. Вместе с вами и больных. Лекарство, вами назначенное, вдруг исчезает из их крови. И ничего нельзя предотвратить. Вместо вас больных никто не вылечит, так как это ВАШЕ место, но вас на нём НЕТ! В далёком тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году одна реальность вдруг разрывает другую. Вас сталкивают в ущелье, проще простого! Трещина проходит по времени, и её не заштопать, не законопатить, так как механизм запущен из будущего. Остановить эту жуть можно только из будущего. Если бы мы вас не отыскали на лыжной прогулке, человечество бы погибло.
Почему я с чистой совестью превратил вас в косметолога? Не беспокоясь, так сказать, за будущих больных, вами пока не реанимированных? Потому что вы этот отрезок жизни ещё не прожили! Вместо вас их спасёт кто-нибудь другой. Это просто понять, а вот в две тысячи семьдесят четвёртом понять, что планетарный коллапс вызван именно вашей пропажей, было… архи-сложно. Хотя исчезновение из реальности доктора-реаниматолога прописано в учебниках по эрмиктологии. Но в критической ситуации до этого додуматься практически невозможно! Есть такая теория однократности бытия, её откроют в середине двадцать первого века. Невозможно вернуться из будущего, стать снова собой и жить по-другому. Нарушится континуум, поэтому то, что хотели затеять вы с новогодней ночью тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года, в принципе неосуществимо. Поэтому и «Маркиз» мы применяем крайне осторожно. Вводим в историю, уже прожитую, нового человека. Здесь необходимо учесть тысячи нюансов, прописать поведение, предусмотреть всё, подчёркиваю, все возможные последствия. Ничего ещё не ясно… Всё как в тумане! Однако проект запущен, да поможет нам Бог!
– Неужели даже такая теория есть?! – округил Изместьев глаза.
– Есть, но, отправляя вас в прошлое, я про неё не знал. Мы в Институте Времени провели несколько бессонных ночей, прежде чем сфокусировать причинно-временной промежуток до восьмидесятых годов прошлого столетия. Когда установили время, тогда и вспомнили про мою эрмикцию, и про ваш случай. Но – откуда отталкиваться? Начавшийся коллапс уничтожил все следы. Как подступиться?
– Понимаю, вам не позавидуешь в той ситуации! – сочувственно заметил доктор. – Самое время отчаяться.
– Были единичные случаи, я бы сказал, попытки… Люди накладывали на себя руки. Но, с другой стороны, не являлось ли обрушившееся на нас… своеобразным экзаменом на живучесть, непоколебимость системы? Грош цена всем нашим открытиям и достижениям, если бы они не помогли нам в критический момент! Я помнил, что вы хотели эрмицировать в себя самого в новогоднюю ночь с восемьдесят четвёртого на восемьдесят пятый год. Туда я и направился. Тот самый Дед Мороз в очках, появившийся за пять минут до наступления Нового года… Я не учёл, что у меня запотеют очки! Если бы я вас увидел сразу, может, не случилось бы этого попадания. Я имею в виду, пробкой.
– Так это был ты?! – как ни старался доктор, не смог удержать отвисшую чужую челюсть. – Это тебе очки разбили?! Пробкой от шампанского! Случайно получилось…
– Случайно?! Да неужели! – заметно оживился Клойтцер. – Пробка попала не вам в глаз, а мне в очки. Не куда-то, а в очки! Это означало, что реальность изменена, что сверхзадача, вложенная вам в подкорку коварным Самоделкиным, меняет мир, деформирует его. Перед нами разыгрывался фарс! Не в глаз, а в очки! Понимаете? Вспомните фокусы с коровой, когда жили в Кормилицах и были Акулиной Доскиной! То она пропала, то, как потом оказалось, муж-пьяница её зарезал на мясо. На самом деле это и была вариабельность бытия, предвестники вашей призрачной метаморфозы. Акулина Доскина с мужским эго внутри – очень нестойкий вариант, согласитесь. Тот, кто управляет временем, кого мы пока не знаем, он как бы пробовал различные варианты, пытаясь пристроить, укрепить вас во временной нише. Но, видимо, не получилось, один за другим вылезали наружу неразрешимые противоречия и несоответствия. Потом, как вы помните, стало ещё хуже. Но тогда я об этом не догадывался. Всё вышло глупо с очками! Как-то говорил вам, что время может мстить за вмешательство… Так вот, оно может и насмехаться. Например, пробка в очки – его грустная усмешка, его сарказм.
– Я тебя искал потом.
– Это я сейчас понимаю и могу объяснить до мелочей. Жанна изменилась строго по сценарию Самоделкина. Можете воспринимать её в том времени как воплощение его замыслов. И ваш травмированный палец, и полетевшая мне в очки пробка… Она стояла на страже целостности вашей семьи! Будущей семьи! Не давая тебе её разрушить. Пусть ценой разрушения мира. Такая вот глупость. А я был, если можно так выразиться, как котёнок слепой, ничего не мог объяснить. Получалось, что прилетел зря. Бутылка выстрелила в лицо человеку, которого быть в тот момент там не должно… Таких совпадений не бывает, неспроста всё это! Мне словно показали на дверь.
