Мужчина не спеша направился в сторону ближайшего жилого дома. На секунду он остановился, чтобы прикурить сигарету. За это время такси свернуло за угол. Тогда мужчина убрал сигарету и зажигалку в карман, повернулся спиной к тому дому, куда направлялся вначале, и быстро зашагал в сторону школы.
Михаил Александрович шел целеустремленно, не прячась и почти не оглядываясь по сторонам. Это был лучший способ добраться до места, не возбудив ненужных подозрений, – просто идти себе, словно нет ничего естественнее, чем прогуливаться перед сном вокруг школы.
В сотне метров от того места, где ничего не подозревающий таксист высадил своего пассажира, стоял в безмолвном ожидании старенький желтый «запорожец» с грузовым багажником на крыше и со смешно оттопыренными «ушами» воздухозаборников. Перельман мимоходом похлопал старичка ладонью по переднему крылу и сквозь ткань джинсов пощупал лежавший в кармане ключ зажигания. Вечер выдался довольно хлопотным: пришлось добираться до гаража, выводить «запорожец» и загодя гнать его сюда, чтобы не привлекать лишнего внимания, причаливая посреди ночи к школе на этом тарахтящем корыте, а потом снова ехать домой и ждать наступления темноты.
Свернув в липовую аллею, он отступил в тень и обернулся. Скупо освещенная улица позади него была пуста, лишь поблескивали в свете фонарей капоты и крыши припаркованных у обочин автомобилей да светились кое-где разноцветные прямоугольники окон.
Перельман поправил под мышкой съехавшую сумку и двинулся дальше. В пустой безлюдной аллее, которая просматривалась из окон школы насквозь, он повел себя осторожнее, стараясь держаться в тени, хотя и предполагал, что осторожность эта излишняя: идя домой с работы, он встретил сторожа Михаила Ивановича, который как раз выходил из магазина, воровато заталкивая в глубокий карман своих сто лет не глаженных брюк бутылку дешевой бормотухи. Конечно, для Михаила Ивановича такая доза была смехотворной, но можно было не сомневаться, что до наступления следующих суток неугомонный сторож еще успеет слетать в магазин как минимум один раз.
Позади вдруг затарахтел изношенный автомобильный движок. Перельман вздрогнул и метнулся за ствол ближайшего дерева, хотя сидевшие в машине люди и так наверняка не могли бы его увидеть: центр аллеи был ярко освещен, а боковые пешеходные дорожки тонули в густой тьме.
Мимо убежища, в "котором, затаив дыхание, стоял Михаил Александрович, медленно, словно приглядываясь, прокатился милицейский «уазик». Перельман разглядел за темными стеклами едва различимые светлые пятна лиц и красный огонек сигареты. Патрульная машина доехала до школы, обогнула ее по периметру, скрежетнула шестернями коробки передач, рыкнула двигателем и, набирая скорость, проскочила мимо Перельмана в обратном направлении.
Михаил Александрович вышел из-за дерева. Это простенькое действие стоило ему неожиданно больших усилий: из него словно по мановению волшебной палочки ушли все силы, руки и ноги сделались ватными, в ушах тоненько звенело. Очень хотелось плюнуть на все, завести «запорожец» и махнуть домой, а там завалиться на диван и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть и не слышать. Ну какой из него, к дьяволу, грабитель? Смех, да и только. Жаль, что те ребята, которые только что проехали мимо на своем дребезжащем «уазике», вряд ли оценят юмор ситуации, застукав его в то время, как он будет взламывать музей. С юмором у них плоховато вообще, а уж когда они находятся при исполнении, ни о каком веселье не может быть и речи. Когда на тебе стальная каска и бронежилет, а в руках зажат короткоствольный «Калашников», хочется не шутить, а стрелять на поражение или, на худой конец, бить прикладом по почкам.
Он представил себе, что будет, если его поймают, и обессиленно привалился плечом к шершавому стволу липы. Нет, к этому он не готов. Что угодно, только не арест. Это, знаете ли, матерому уголовнику по большому счету наплевать, возьмут его или нет: тюрьма для него – дом родной, и чувствует он себя там немногим хуже, чем на воле. А для Михаила Александровича Перельмана, учителя истории, начитанного и образованного человека, пользующегося определенным уважением среди своих коллег и знакомых, арест будет означать полный крах. Вся жизнь пойдет псу под хвост из-за каких-то побрякушек…
Он оттолкнулся от дерева и сделал шаг вперед. Этот шаг дался ему тяжело, словно он шел под водой против сильного течения. В то же время Михаил Александрович чувствовал, что, как только он повернется к школе спиной, ноги сами понесут его прочь от этого страшного места, как если бы на них вместо старых кроссовок были надеты крылатые сандалии древнегреческого бога Гермеса. Это было унизительно – чувствовать, как твой организм пытается диктовать мозгу собственную волю, которая сводится к тому, чтобы всегда и всюду двигаться по линии наименьшего сопротивления. Ах, как это сладко и легко – двигаться по линии наименьшего сопротивления! На этом пути нет ни препятствий, ни опасностей. Правда, на нем хватает унижений, но к этому постепенно привыкаешь и даже начинаешь находить в этом какое-то горькое удовлетворение. Зато жив-здоров и на голову не капает…
Перельман немного постоял на месте, разжигая в себе злость. Он заставил себя вспомнить все обиды и унижения, пережитые им в последнее время. Обид и унижений набралось предостаточно. Если оставить все как есть, отказавшись от своей затеи, обиды и унижения будут множиться, расти как снежный ком, пока их тяжесть не сломает ему хребет. И никакие газетные статьи, восхваляющие его за обнаружение считавшегося безвозвратно утраченным сервиза, не помогут ему справиться с этой тяжестью. Скороходов, Суслов и их бритоголовые дружки газет не читают, а если и услышат что-нибудь краем уха, это их только еще больше озлобит. Деньги, которые ему может быть выплатит, а может, и не выплатит государство, разойдутся за полгода на всякую чепуху, если раньше их не отнимут какие-нибудь сообразительные бандиты. И что тогда? Да то же, что и раньше…
Михаил Александрович закурил, наплевав на конспирацию, и докурил сигарету до самого фильтра. Какого черта! Кто сказал, что его поймают? Учитель Перельман – это вам не мелкий урка с тремя классами образования. Все предусмотрено и рассчитано на десять шагов вперед, и помешать ему может только случайность – такая же, как падение кирпича на голову или наезд автомобилем, за рулем которого сидит обкурившийся до полного обалдения наркоман. Вероятность угодить под колеса гораздо выше вероятности ареста, но ведь она не мешает ему ежедневно по многу раз пересекать проезжую часть!
Трехэтажная громадина школы была непривычно темна и безмолвна. В черных стеклах неподвижно стояли искривленные отражения зеленоватых уличных фонарей, и только коридор первого этажа и вестибюль были освещены призрачным голубовато-серым светом дежурных ламп. Сквозь огромные окна были видны ряды пустых вешалок в раздевалке и приземистые квадратные колонны, на которые опирался потолок вестибюля. Перельман немного постоял у входа в арку, которая вела во двор, и двинулся вправо, обходя школу по периметру. Идя по ярко освещенному пространству, он чувствовал себя беззащитным, как ползущий по праздничной скатерти таракан, но место здесь было глухое, отделенное от ближайшего жилого дома зелеными насаждениями, хозпостройками, стройплощадкой и еще бог знает чем, так что смотреть на него здесь было некому.
