– Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
– Нет, я ее в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живет рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.
– Выглядит она всего на двадцать восемь, – критически заметил он. – Но по-моему, ей тридцать два…
– Тридцать пять, – безжалостно поправила я, – а может и шесть. Я в этом разбираюсь.
Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако на следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я с самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое…
После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвертого.
– Может быть вы?.. – сказал нам с надеждой известный композитор.
Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.
– Сыграй, – предложил он, – ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?
Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, береженого бог бережет, но не выманиваю ли я волка из лесу?..
– А ты как? – осторожно спросила я.
– А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй…
Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнерши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту ее я могла в конце концов и простить.
– Накажем мужиков, хотите? – добродушно предложила я.
– Охотно, – ответила она, улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой ее красивого лица.
Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнерше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.
– Ох! – крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. – Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня…
– Ничего, – ответила я вместе с противниками. – Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.
– Наглые бабы, – подвел итог композитор.
Ее жест позволил мне заметить один недостаток в ее сказочной красоте. У нее были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.
В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил ее облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии ее внешности во мне поселился протест. Где-то внутри меня грызла ядовитая змея.
Мощный, красивый, прекрасный удар я получила на следующий день, перед обедом. Красясь у зеркала над умывальником, через закрытые двери я услышала, как он обхаживает ее в коридоре. Мерзкая дива видимо вернулась из города, у нее были какие-то пакеты, что-то у нее упало, естественно, она выбрала для этого как раз тот момент, когда он вышел из комнаты. Я слышала, как он вошел к ней, помогал освободиться от этих пакетов, возможно, снял с нее плащик, наверняка повесил, и, кто знает, не снял ли он туфли с ее паршивых ножек. В эту минуту я бы не вышла, даже если бы комната загорелась, скорее погибла бы в пламени. Я разбираюсь в жизни и понимаю, что имеет смысл, а что – нет.
Но все-таки у меня никогда не было добродушного английского характера и никогда я не любила изображать достойную сожаления жертву. Моральные муки никогда не были для меня желанным испытанием. Я не стала надолго откладывать выяснение отношений и сразу бросилась на него выпустив когти, сразу после выхода на прогулку, на парапете первой же встретившейся набережной.
– Послушай-ка, сокровище, – зловеще сказала я. – Я к тебе уже привыкла и поверила, что ты будешь любить меня до конца света. Что означают эти афронты?
– Какие афронты? – искренне удивился он, как типичный мужчина. – Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
Для меня это было слишком. Последние события, в которых я принимала непосредственное участие, прикончили бы и слона-флегматика. Сначала я две недели панически переживала в образе чужого человека, боясь не того, кого следует, потом на меня падает подозрение в краже бриллиантов и милиция предостерегает, что если я не отдам бриллиантов, дело кончится плохо, потом в мои руки попадает великолепный блондин, я настраиваюсь на из ряда вон выходящий роман, сама испытываю глупые чувства, и тут дорогу мне переходит сногсшибательная дива, чудо красоты, и блондин немедленно оказывается обыкновенным мужчиной, жеманность и кокетство которого, я терпеть не собиралась! Не дай бог!
Я разволновалась. К скандалам у меня всегда был талант. Придуманное счастье слушало, сначала недоуменно, потом с живым интересом, а потом отреагировало полностью неожиданно.
– Так ты ревнивая?! – он обрадовался, как будто было с чего.
Тоже мне, повод радоваться… Естественно, ревнивая!
– А ты думал нет?
В жизни я никого еще так не смешила, как его этим адом. В высшей степени расстроенная, я присматривалась к его нетактичным приступам веселости, задумываясь о том, что, черт побери, он видит смешного в моих протестах против обслуживания мерзкой гарпии. Успокоиться он не мог. Это уже было нетипично, и, в довершение, вместо того чтобы восстановить мое внутренне равновесие, он сказал:
– Ты же сама надеялась, что в Сопоте случится что-нибудь необыкновенное. Потерпи и увидишь.
Бог свидетель, я имела в виду совсем не то! В заигрывании с прекрасной гетерой не было ничего необычного, как раз наоборот, было бы необычно не обращать на нее внимания. Но его слова прозвучали как-то удивительно таинственно, настолько таинственно, что полностью меня заблокировали. На дне души поселилось что-то интригующее, неопределенное, нечто, что хоть и отодвигало в сторону вопрос амуров с гетерой, но беспокоило в другом. Я вспомнила, что с таким блондином все должно перевернуться с ног на голову, но отуманенная ситуацией, не посвятила пророческому голосу достойного внимания.
