Он порылся в запасах, выданных Асей, нашел пакет с вяленой олениной, с грехом пополам отрезал мерзлый кусок, осторожно подошел к лисе.
– Это тебе, ешь, – сказал и кинул мясо на снег.
Лиса испуганно отскочила в сторону, но далеко не ушла, напряженно следила за Ником черными бусинами глаз, к мясу не подходила. Он решил не мешать, отошел сам. Все в их слаженной команде были заняты своим делом: кто болел, кто выздоравливал, кто лечил, кто терпеливо ждал вертолет. Поэтому он решил осмотреть базу. Не каждый день доводится погулять по арктической заброшке.
Блэк увязался следом, и Ник был этому рад. С Блэком было как-то спокойнее. И тяжкой поступи медвежьих лап он больше не слышал. Может, зверь ушел, наконец, высвободился из призрачного тынзяна? Пусть бы. Потому что сил разбираться еще и с этой хренью у Ника не осталось. Сказать по правде, сил вообще почти не осталось. Все они ушли на то, чтобы порвать невидимую удавку и найти девочку-лисичку. А сейчас можно просто погулять. Для себя, безо всякой цели.
Первым делом Ник сунулся в здание, в котором они нашли девчонку, но путь ему перегородил Андрей.
– Куда? – спросил он мрачно.
– Туда.
– Туда не надо.
– Почему?
– Улики.
Улики. А он вот как-то не подумал, что девчонка и лиса оказались в своем ледяном заточении не просто так, что кто-то сначала посадил их на цепь, а потом оставил замерзать на краю земли. И этот кто-то мог оставить в комнате свои отпечатки или какие-то другие следы. Они, конечно, уже изрядно натоптали там, но все же. Андрею виднее. Наверное.
– Как скажешь. – Ник пожал плечами, отошел от двери.
– Ты куда? – спросил Андрей вроде как равнодушно, но на самом деле встревоженно.
– Пройдусь.
– Далеко не уходи.
Дурак он, что ли, уходить далеко! Ему просто невмоготу оставаться на месте. Нужно проветрить мозги. Вдруг повезет, и северный ветер выдует из головы страшное видение про девочку-лисичку…
Оказалось, что по территории базы особо не погуляешь. Не было тут ни дорожек, ни торных путей. А гулять, проваливаясь в снег по колено, кому интересно? Ник уже решил было возвращаться, когда снова услышал за спиной тяжелую крадущуюся поступь.
Он замер, а потом стремительно развернулся, успев самым краем зрения зацепить серую тень. Мертвый мишка никуда не ушел. Мертвый мишка охотился. Кажется, на сей раз охотился на него. Ник еще решал, как отбиться от того, что невозможно ни увидеть, ни почувствовать, когда между ним и тенью материализовался Блэк. Блэк тоже мог выглядеть грозно. Оказывается, в своем призрачном обличье он умел становиться больше. Или только что научился? Нику показалось, что он даже слышит приглушенный рык. Оскаленные клыки Блэка он видел очень даже отчетливо. Вот только этот рык…
Лютоволк крался, припадая к земле, а потом одним гигантским прыжком очутился рядом с Блэком, стал плечом к плечу, если такое вообще возможно, оскалился и клацнул зубами. На Ника он бросил быстрый взгляд. Этого взгляда было достаточно, чтобы понять главное – вмешиваться не надо, эти звери – его звери! – разберутся с призрачным медведем сами. Убить не убьют, но отгонят от базы на безопасное расстояние.
Ник и не стал вмешиваться, попятился, сдернул с головы шапку, прислушиваясь. Слух его нынче обострился точно так же, как и зрение с обонянием. Хороший бонус от темного мира, если разобраться. И вот прямо сейчас этим своим обострившимся слухом он слышал еще далекий, но неуклонно приближающийся стрекот вертолета. К ним на выручку летела обещанная подмога из Хивуса.
Веселов
Ему становилось легче с каждой минутой. Еще недавно он отчетливо понимал, что помирает и конец его близок, а сейчас оживал. Словно бы кто-то невидимый и очень милосердный открутил на максимум краник на трубе под названием «жизнь». Даже недавнего всепоглощающего холода он почти не чувствовал. Нет, холод все еще был в нем, прятался в потаенных уголках тела, но больше не донимал с такой силой. Пока не донимал.
Еще бы не слышать. Еще бы победить в себе это отчаянное желание обернуться. И победить не менее отчаянный страх увидеть то, что ходит за ним по пятам. Увидеть эту косматую, неживую тварь, которую он сам к себе привязал шаманским тынзяном.
Выбросить! Не выбросил тогда, на метеостанции, значит, нужно выбросить сейчас, на этой богом и людьми забытой базе. Найти в себе силы расстаться с проклятой, но такой притягательной вещицей. Может, еще не поздно? Пусть бы было не поздно!
Веселов дождался, когда Гальяно отойдет обратно к внедорожнику, осмотрелся вокруг и шагнул за угол здания, которое когда-то давно служило казармой. Здесь было тихо, словно, сделав всего пару шагов, он оказался совсем в другом мире – безветренном и беззвучном. В этом мире он слышал лишь испуганное уханье собственного сердца и тяжелое дыхание того, кому больше не нужно дышать.
Не стоит оборачиваться. Если обернется, признает, что вся эта хрень существует на самом деле. Признает, что шаманское проклятие и призраки дохлых медведей существуют. Признает, что попался, как зеленый салага на чужой крючок. Нет, не на крючок, а на аркан. На чертов тынзян попался!
Сжав зубы с такой силой, что заболела челюсть, Веселов сунул руку в карман куртки. Тынзян был на месте. Кожаная веревка с нанизанными на нее фигурками-химерами. Ночью он не разглядывал эти фигурки, как-то было не до того. А теперь вот взялся разглядывать. Они были удивительно реалистичными, он видел даже шерстинки на звериных головах, даже ножи и ружья в человеческих руках. Они были красивыми и чудовищными одновременно. Мужчины, женщины, дети… Безголовые, спаянные со зверьем в единое целое, они следили за Веселовым костяными бусинами глаз. И тот, кто создал этот тынзян, тоже следил. Веселов чувствовал голодный, до костей вымораживающий взгляд. По сравнению с этим взглядом призрачный медведь казался плюшевой игрушкой.
– Сделай это, Димон… – прошептал Веселов враз онемевшими губами, замахнулся изо всей силы и швырнул тынзян как можно дальше.
Удавка с фигурками-химерами описала в воздухе широкую дугу и упала на снег, вот только Веселову показалось, что не на снег, а в воду. Потому что под ногами вдруг забулькало и зачавкало, снег на глазах терял белизну и набирался черноты, которая заворачивалась в водоворот, утягивая проклятый тынзян, кажется, в самые недра земли. Веселов отступил на шаг, опасаясь, что воронка может утянуть и его тоже. Шее вдруг стало больно, воздух внезапно закончился, а в глазах потемнело. Неведомая и невидимая сила сбила его с ног и на аркане потянула по снегу. К краю черной воронки потянула…
Он сопротивлялся, как мог. Хватал руками и не мог ухватить захлестнувший горло тынзян. Горло чувствовало. Огнем горящие легкие чувствовали. А руки не чувствовали. Вот такая незадача… Оставалось хвататься за снег и осколки льда, марая красным то, что пока еще оставалось белым. Он боролся. Рычал и боролся. Не потому, что боялся умереть, а потому, что умирать вот так, по-идиотски, от какой-то северной страшной сказки было до слез обидно.
