Внутри кольнуло и заворочалось. Степан! Надо же, она его уже по-свойски, по имени. Ну, ясное дело, он же олигарх, а не какой-то там айтишник.
– Дурак, – повторила Вероника и потащила его прочь из бокса. Остановилась она, лишь оказавшись в смотровой, замерла, завертела головой, словно принюхиваясь. На лице ее отразилась тревога.
– Что? – спросил Веселов шепотом. – Что-то еще?
Она бросила на него рассеянный, отсутствующий какой-то взгляд, ответила тоже шепотом: – Да, что-то еще…
Вероника
Сердце ныло. Сердце ныло от тревоги и еще от чего-то нового, непонятного. Лучше бы она смоталась в Тибет, честное слово! Но Тибет далеко, а Веселов – вот он, стоит рядом, сопит обиженно и сосредоточенно. Мужик… обыкновенный мужик. Это если не смотреть на его шею, это если только в глаза ему смотреть. И мысли-то какие примитивные! Но приятные. Вот честное слово – приятные! Но думать об этом сейчас никак нельзя. Потом. Она подумает об этом потом, когда все закончится. Если закончится… Потому что ей в самом деле тревожно. Вроде и силы есть, и ви́дение, но не на полную мощность. Как будто глушит кто-то, накидывает морок, пускает снежную пыль в глаза. Снежить… Снежная нежить… А парень не прост! Ох, не прост! Куда сильнее, чем показался сначала. Или стал сильнее, заматерел, набрался опыта? И девочка не проста. Если Ник про себя уже хоть что-то понимает, то она не понимает ничего. Зато понимает тот, кто посадил ее на цепь и оставил умирать на заснеженной базе. Этот понимает многое, а у нее, Вероники, пока слишком мало информации, одни только догадки. Впрочем, кое-что она уже знает наверняка, но для того, чтобы решить проблему, этого мало.
Информации мало… Проблем много… Время на исходе…
Осторожно, самыми кончиками пальцев она потрогала шею Веселова. Он замер, зрачки его сначала расширились, а потом уменьшились, превратились в точки. Если осторожно, если ногтем подцепить, а потом потянуть… вот так аккуратненько, без рывков и нажима…
Едва различимая петля поддалась, ослабла. Этого хватит еще на день. А ногти придется обрезать, черные ногти нынче не в моде.
– Спасибо, – сказал Веселов и коснулся ее виска губами, так же осторожно, как она его шеи. Тонкое искусство касаний…
– На здоровье. – У нее даже получилось улыбнуться, но он не поверил, теперь он знал про нее чуть больше. И про нее, и про ее силы, которые не беспредельны.
Стол накрыли в том же зале с камином, в котором они ужинали со Степаном в первый день знакомства. Стол накрыли, а хозяина все не было. Впрочем, отсутствовал не только хозяин. Чернова, Волкова и Ника тоже не оказалось. За длинным столом сидели только они с Веселовым, Гальяно, Эрхан и короткостриженая женщина. Наверное, та самая, что потерялась в тундре во время пурги, местный ветеринар. Вид у нее был измученный. Нет, не просто измученный, а несчастный, словно бы она не потерялась, а потеряла, потеряла что-то очень важное и сейчас пытается смириться с потерей. Вероника прислушалась к незнакомке, попыталась увидеть ее потерю, но ничего не вышло. Этот морок, эта снежная завеса до сих пор глушила сигналы, притупляла чувства. Когда это началось? Вероника попыталась вспомнить. Наверное, и вспомнила бы, если бы в обеденный зал вслед за Степаном не вошли наконец остальные.
– Друзья, прошу прощения! Непредвиденные обстоятельства! – Степан дождался, когда гости рассядутся по местам, сам сел во главе стола. – Алисия пришла в себя.
Значит, вот как зовут ту девочку. Алисия. Красивое имя и очень ей идет, есть в нем что-то лисье…
– Она рассказала, кто ее похитил? – спросил Эрхан. За этим роскошным столом он чувствовал себя неловко, но к Степану обращался по-свойски.
– Рассказала. – Степан кивнул. – Вот только, боюсь, нам это не особо поможет.
– Почему? – Гальяно нацепил на вилку кусочек мяса, повертел и нетронутым положил на тарелку.
– Она не видела его лица.
– Так, а что она видела? Где он ее похитил? – Гальяно был сосредоточен и напорист, рвался в бой. – У нее хоть амнезии нет? А то мало ли что! Будет как в кино. У главной героини память отшибло, а остальным расхлебывай.
– У нее нет амнезии, – за Степана ответил Чернов. – Все, что помнила, она нам рассказала.
– Тогда не томите! – Гальяно откинулся на спинку стула.
– Она прилетела в Хивус, чтобы сделать репортаж о жизни оленеводов, – заговорил Степан. – Это официальная версия.
– А неофициальная?
– А неофициальная… – Степан взъерошил волосы совершенно мальчишеским движением. – А неофициальная не такая идеальная. Среди оленей начался мор. – Он посмотрел на Тару, и та кивнула, подтверждая его слова. – За полгода поголовье сократилось вдвое, и причину выяснить мы никак не можем.
– Я брала материалы на анализы, – Тара говорила тихо, голос ее был сиплый.
– А я оплачивал услуги самых хороших лабораторий.
– И что? – спросил Гальяно.
– И ничего. Никаких возбудителей, ни микробных, ни вирусных. Олени здоровы.
– Здоровы, но мрут, как мухи, – подключился к разговору Эрхан. – Причем и дикие тоже.
– А это не только экономическая проблема. – Степан потянулся за бутылкой виски. – Это в большей степени экологическая проблема. Ну и политическая. – Он принялся разливать напиток по бокалам. – Кое-кто на Большой земле считает, что олени мрут из-за меня.
– Из-за тебя? – удивился Гальяно.
– Как вы уже успели заметить, Хивус довольно закрытый город. Не такой закрытый, как какой-нибудь режимный объект, но случайные люди сюда не попадают. А те, кто попадает, предпочитают задержаться или остаться насовсем. У нас тут нормальные условия для жизни. Человеческие. Понимаете?
Они все понимали. Человеческие условия для человеческой жизни на Крайнем Севере – это что-то утопическое и, с позиции некоторых, неправильное. На краю земли люди должны выживать, а не жить полноценной жизнью. И рваться в город-солнце люди тоже не должны. Нечего привыкать к хорошему.
– Вот. – Степан улыбнулся. – Не всем такое положение вещей нравится.
– Думаешь, тебя решили скомпрометировать? Подорвать, так сказать, доверие к тебе у местного населения?
– Мы не исключали и такую возможность, поэтому сделали все возможные анализы на яды и токсины.
– Олени здоровы. Здоровы, но все равно дохнут.
– И не только олени, – медленно, словно с неохотой, заговорил Эрхан. – Остальное зверье в тундре тоже дохнет: песцы, волки, медведи даже. Птицы с неба падают.
– Птицы с неба – это к апокалипсису, – произнес Гальяно задумчиво. – Примета есть такая, я в кино видел.
– Я тебе сейчас расскажу, что к апокалипсису, – невесело усмехнулся Степан. – А потом даже покажу.
– Так что там с Алисией? – Часть апокалипсиса Вероника уже видела, поэтому ей хотелось чего-нибудь приземленного, чего-то, что можно расследовать.
