Если бы Волков был девицей, он бы зажмурился. Но жизнь научила его смотреть смерти в глаза. И своей собственной, и… чужой.
Остроухая тварь в один огромный прыжок очутилась между упавшим на снег Черновым и медведем. Длинный хвост ее в ярости метался из стороны в сторону, а из пасти вырывался такой жуткий звук, что хотелось не только зажмуриться, но и зажать уши руками. Тварь подняла переднюю лапу, словно любуясь выдвигающимися когтями, как девчонки любуются новым маникюром, и ударила. Одним движением смяла медвежий череп и отшвырнула прочь уже мертвое, но все еще дергающееся в агонии тело. А потом тихо рыкнула, еще раз нервно дернула хвостом и направилась к Чернову.
Волков снова вскинул карабин. Эрхан и Степан тоже. А Вероника уже неслась по льду к Чернову и твари, закрывая обзор, мешая прицелиться.
– Не стреляйте! – Ее голос пойманной птицей метался по амфитеатру.
– Вероника! – Оскальзываясь и падая, за ней бежал Веселов. Он бежал, а за ним скользила едва различимая тень. Мертвый мишка не отставал от нового хозяина… – Вероника, стой!
– Не стреляйте! – Она замерла в каком-то метре от твари, раскинула в стороны руки. Тварь обернулась, зыркнула красным глазом, лязгнула челюстями.
Волков тоже лязгнул, прицеливаясь. Все, шутки кончились… Если стрелять между глаз, этих горящих адским огнем глаз, то, может быть…
По серебристой шкуре пошла волна то ли раздражения, то ли нетерпения, а потом в мощную шею вцепились руки… Чернов пытался встать и в качестве опоры использовал вот это… чудовище. Он цеплялся за длинную шерсть твари, а тварь подталкивала его головой, помогая. Черт побери, помогая!
– Не стреляйте!.. – Голос Чернова был сиплый и слабый, но они услышали. – Не стреляйте! Это мой… зверь.
Сил его хватило только на эту одновременно дикую и странную фразу, а потом он снова начал оседать на снег, и его… зверь мягко и бережно обхватил хозяина передними лапами, не позволяя упасть. А потом лизнул в щеку длинным черным языком, совершенно по-собачьи лизнул.
– Чернов! – позвала Вероника. – Чернов, не отключайся! – Она стояла близко, опасно близко. Сама стояла, а рвущегося к ней Веселова отталкивала, не пускала. – Чернов, скажи ему, что мы свои! Скажи, чтобы подпустил нас к тебе! Ты меня слышишь?!
– Да, слышу я! – Чернов снова ухватил свою… тварь за шею, шепнул что-то на ухо. По-свойски так шепнул. И тварь перестала скалиться и месить снег хвостом. Кажется, даже огонь в ее глазах стал не таким ярким.
– Охренеть, – прошептал рядом Гальяно. – А я, как назло, не взял с собой камеру!
Дальше, после этих дурацких, но таких приятно обыденных слов все завертелось. Ник бросился к своему лютоволку, бесстрашно и бездумно принялся тормошить, осматривая рану. К нему подбежала Алисия. Ее лисица вертелась поблизости, но на благоразумном расстоянии.
Вероника осторожными шагами приближалась к Чернову и его… красноглазой зверюшке. Веселов устало опустился на снег, привалился спиной к ледяной глыбе, закрыл глаза. Мертвый медведь маячил где-то на окраине арены, не решался присоединиться к веселью.
А Эрхан с Тарой склонились над вторым медведем, тоже мертвым, но не призрачным. Эрхан ощупывал свалявшуюся, слипшуюся от крови шерсть, а Тара просто стояла, просто смотрела. Во взгляде ее было… Волков сказал бы, что отчаяние. Сказал бы, если бы у него было время подумать. Но времени не осталось. Зато было ощущение, что нужно торопиться. Им всем нужно спешить, уносить ноги.
К красноглазой зверюшке он приближался не без опаски, но, увидев насмешливый взгляд Чернова, плюнул на чувство самосохранения, подошел так близко, что мог коснуться серебристой шерсти.
– Классный у тебя зверь, – сказал Волков, поднимая с земли и разглядывая цепь.
– Что, даже твоего переплюнул? – Чернов гладил зверюшку по морде, а Волкову все думалось, что она может перемолоть его руки в труху одним лишь легким движением саблезубых челюстей. Но не перемалывала… щурилась и урчала. Почти по-кошачьи урчала. Прав был Гальяно, охренеть! – Познакомьтесь, это Сущь. Мой… – Чернов запнулся. – Короче, наш с Ниной… домашний питомец.
– Питомец, значит… – Волков кивнул, снял с плеча карабин. – Мне нужно отстрелить цепь. Ты придержи его, чтобы не бросился.
Домашний питомец Сущь глянул на него красным глазом. Волков был готов поклясться, что глянул с насмешкой и укором. Таки переплюнул его Чернов, что есть, то есть!
Выстрел показался оглушительным. Эхо рвануло вверх, к небу, а потом ринулось вниз, сметая с ледяных склонов котлована волны снега, словно одним-единственным выстрелом он вызвал искусственную лавину. А может, и вызвал.
Сущь даже ухом не повел. Он наблюдал, как Вероника нахлобучивает на голову Чернова невесть откуда взявшуюся шапку, а Волков разъединяет звенья цепи.
– У тебя рана, – сказала Вероника, косясь на Сущь.
– И не одна. – Чернов попытался усмехнуться. – А еще обморожение. Но ничего страшного, если ты об этом.
– Уверен?
Наверное, у него не было сил отвечать, поэтому он просто кивнул и прикрыл глаза.
Надо выбираться! Надо выбираться из этой дыры всем табором! Вместе со всеми домашними питомцами, живыми и мертвыми. Разобраться, что к чему, можно и на поверхности.
Увы, разбираться придется здесь и сейчас. Он понял это по тому, как насторожился, навострил уши Сущь, как вскинулся и завыл лютоволк, как испуганно затявкала полярная лиса, как вздыбилась и заискрила шерсть на холке Блэка.
А потом твердь под их ногами содрогнулась и пошла трещинами, из которых на поверхность снова начала проступать вода. Они уже видели такое раньше. На заброшенной военной базе видели. Но тогда им было куда отступать, а сейчас… А сейчас придется поторопиться!
– Надо уходить! – сказал Волков, отшвыривая цепь. – Эй, ребята, валим!
Они еще медлили. Наверное, оглушение от пережитого и увиденного проходило слишком медленно. Или это просто он, Волков, вдруг ускорился, начал ощущать все острее и ярче? Снова начал чуять опасность.
Сейчас опасность исходила не от красноглазого зверя и не от дохлого медведя. И даже не от твари, которую Ник называл Снежитью. Сейчас опасность исходила от человека…
Он выпрямился, огляделся. В его ускорившемся мире такими же быстрыми оставались только два человека. Две женщины.
Тара больше не стояла над растерзанным медведем. Она стояла над Веселовым. Она стояла, склонившись, точно в поклоне, сложив руки на груди в молитвенном каком-то жесте. А Веселов сидел с закрытыми глазами и серым, неживым лицом. Спасая Чернова, они совсем забыли, что помощь нужна еще одному члену их команды. Они забыли, а Тара не забыла. И Вероника тоже…
Она подходила к Таре какой-то крадущейся, кошачьей походкой. И Волков некстати подумал, что если бы у нее тоже был свой домашний питомец, то это точно оказалась бы кошка, большая такая кошка в полосочку. Она подходила, в одной руке у нее был охотничий нож с костяной рукоятью. Всего пару минут назад Волков видел этот нож у Чернова. Одолжила? Усыпила бдительность и украла? И все бы ничего, даже с ритуальным ножом в дамской руке можно смириться. Но как смириться с тем, что второй рукой Вероника крепко сжимала полупрозрачный поводок?! Но как смириться с тем, что на том конце поводка был призрачный медведь, уже изрядно потрепанный, одноглазый, но все еще довольно мобильный?!
