Он смотрел мне в глаза, продолжая удерживать в ладонях мое лицо.
Смотрел и молчал. Долго. Потом судорожно вздохнул, словно ему не хватало воздуха, а я подалась к нему. Коснулась губами жестких обветренных губ, отпуская себя. Полностью: позволяя пламени хлынуть в мое тело, затопить меня целиком, живым огнем растекаться по венам, заставляя меня всхлипнуть, когда ответным поцелуем Витхар ворвался в меня. Пламя полыхнуло над нами с невиданной силой, прокатилось над комнатой, а в следующий миг он слегка отстранился.
- Если продолжу, - произнес хрипло, - уже не смогу остановиться. А это не совсем то, что тебе сейчас нужно.
Я и правда чувствовала себя очень слабой, но это ощущение совершенно терялось в его руках.
- Хочешь пить, Теарин? Есть можно будет чуть позже.
- Хочу, - призналась я.
Правда, даже не представляла, насколько. Когда Витхар подал мне стакан, чуть ли не залпом выпила его и потянулась к графину, но он перехватил мою руку.
- Не сейчас. Ты слишком долго ничего не пила и не ела.
Я хотела возмутиться, но поняла, что у меня нет сил. Тем более что выпитая вода и правда подозрительно порывалась взбунтоваться, чего мне совсем не хотелось. Поэтому я уютно свернулась в его руках и закрыла глаза, чтобы неожиданно для себя почти сразу же провалиться в сон.
Никогда раньше я не проводила столько времени без сил. Пламя, которое во мне проснулось, меня же и изматывало, я словно заново училась жить с огнем. Огнем, который чуть меня не убил. Когда я обернулась, я действительно горела, если бы не звериная ипостась и не Витхар, я бы превратилась в горстку пепла еще в падении. Именно оборот спровоцировал выброс пламени и запустил силу печати таэрран на полную. Сознание у меня отключилось в воздухе, но, как выяснилось, только мое. Драконица, пытаясь избавиться от пожирающей тело боли (несмотря на то, что Витхар забирал мое пламя), спонтанно совершила оборот.
И я продолжала гореть.
Правда, в хрупкой человеческой оболочке горела я изнутри. Пламя то затихало, то обрушивалось на меня с новой силой, Витхар мог справиться с ним, но не с клеймом таэрран, остановить которую было ему не под силу. Я хорошо помнила, как он смотрел на меня, когда я поднялась, но лишь спустя несколько дней, когда он рассказал мне все, поняла, что действительно была на волоске от смерти.
Хотя... я в ней побывала.
Мое сердце остановилось во время очередного приступа пламенной лихорадки.
- Именно тогда я подумал, что тебя потерял, - произнес Витхар, и черты его лица стали настолько страшными, словно он вместе со мной побывал в той смерти.
Возможно, и побывал. Я ведь не спросила его об этом сразу, потому что была слишком слаба. Я не спрашивала его и о том, что он чувствовал, когда его сердце остановилось в Ильерре.
- Я пытался запустить твое сердце, но тщетно. Потом я увидел, как огненной змеей извивается таэрран, языками пламени растворяясь на твоей шее. Я никогда не видел ничего подобного: она сгорала прямо на тебе, - Витхар говорил, глядя куда-то в сторону, - и когда ее не стало, я снова ударил пламенем. Уже ни на что не надеясь, но в эту минуту твое сердце забилось снова.
Мы больше не говорили об этом, спустя несколько дней я уже спокойно могла подниматься и ходить по комнате, не рискуя упасть после первого шага. Правда, Витхар все равно носил меня на руках. Поначалу я пыталась возражать, но потом смирилась. Хотя бы потому что мне это было приятно, и если быть честной, я не думала, что мои возражения что-то изменят.
Он не отходил от меня, лекарь появлялся в моей комнате только чтобы подтвердить, что со мной все в порядке, а служанки - чтобы принести поесть, но ели мы вместе с Витхаром. Поначалу, когда мне было тяжело вставать, низенький столик ставили прямо на ложе, потом мы стали выбираться на балкон. Я смотрела на океан, завернутая в накидку (удивительно, но первые несколько дней я все время мерзла), а Витхар смотрел на меня. Временами от таких взглядов мне становилось неловко: я просто не представляла, что у него может быть такой взгляд.
Словно он не мог на меня насмотреться.
Мы говорили обо всем и ни о чем: преимущественно на нейтральные темы, далекие от наших отношений, политики или чего бы то ни было серьезного. Он рассказывал о том, как мальчишкой любил сбегать из дворца, бродить по центральному рынку или хитросплетениям улочек, как самый обычный человек.
- Вдалеке от дворцовой жизни мне казалось, что я становлюсь другим,
- говорил он. - Мне тогда казалось, что я могу все. Гораздо больше, чем я мог, когда стал правителем.
В такие моменты глаза у него темнели, и я начала различать в них совершенно другие оттенки. Например, когда взгляд становился угольно- черным - это означало ярость, а когда просто уходил в глубину цвета - в такие минуты Витхар отдавал дань воспоминаниям.
- Наверное, если бы я больше любил Хелли, этого не случилось бы, - как-то произнес он.
В то утро мы сидели в беседке, в Сердце Аринты, и от аромата цветов кружилась голова. Хотя возможно, она кружилась от чего-то еще, я пока не поняла своих чувств. Я училась узнавать его заново и училась жить со своим прошлым.
- Ты не виноват, - сказала я. - Мы все делаем свой выбор сами.
- Виноват. Когда родители умерли, она была ребенком. Я был ей нужен. Она осталась совсем одна. Безо всех, кто был ей дорог, наше окружение полностью поменялось. Единственный, кто был с ней рядом - я. Но я занимался выстраиванием мощи Даармарха, а не сестрой, которой нужно было ничтожно мало. Всего лишь мое внимание.
Я вспомнила ненавидящий взгляд Хеллирии, ее яростное: «Он тебя любит!»
И его признание о том, что он исключил из своей жизни все слабости, которые могли его уничтожить.
- Ты сделал все, что мог. Ты подарил ей жизнь. И жизнь без оков.
- Ты сделала то же для Сарра, но ваши отношения совершенно иные. Мне нечего было на это возразить. Кроме одного:
- Ты сам сказал, что над временем ты не властен. Но ты можешь сделать все по-другому сейчас.
Он пристально на меня посмотрел.
- С Гаяром. Ты нужен ему. Сейчас.
Мэррис спасти не удалось: она разбилась о камни сразу же, что касается сына Витхара, мы пересеклись всего один раз. Он приходил поблагодарить меня за спасение, но в его погасших глазах не было ничего, кроме пустоты. Я не могла его за это винить - предательство самого близкого человека всегда ужасно, вдвойне ужаснее, если ты ребенок и любишь всем сердцем. В том, что он любил Мэррис, сомнений не оставалось, я слышала его счастливый смех перед тем, как она сбросила и его, и себя в пропасть.
Она оставила письмо, в котором говорила, что не готова обречь внука на мучения рядом со мной, и что лучше заберет его сама, чем позволит мне над ним издеваться. Возможно, Мэррис повредилась рассудком, а может быть, и впрямь всегда считала меня злом, разрушившим жизнь ее дочери, а теперь явившимся за внуком. Как бы там ни было, Гаяр остался один, и, хотя Витхар сказал, что это было желание мальчика - прийти ко мне и поблагодарить, я даже представить себе не могла, что он сейчас чувствует.
