Параллельно «торжество права и справедливости» подразумевало тотальное ограбление и вывоз всей экспортной продукции: кости, меха, шкуры. В 1919 году Управляющий канцелярией Отдела иностранных дел правительства Чайковского жаловался, что иностранцами почти безвалютно вывезено товаров примерно на сумму 4 000 000 фунтов стерлингов, из которых по подсчетам советского историка А. В. Березкина, одного льна только американцами вывезено 304 575 пудов [26][27]. Вообще, вся эта история – большой привет «борцам за независимость Поморского края», не трудно уже догадаться, что если «история повторяется, то это уже социология» (Станислав Ежи Лец) [28].
Надо заметить, что в описываемый период именно в Англии родились черты, того, в чем позже будет уличать СССР Роберт Конквест, английского «Foreign and Commonwealth Office» с рассказом о «Большом терроре»: с 1915 года в Индии действовал «Акт о защите Индии» дававший право судить без обжалования приговора, а в 1919 году он дополнился актом Роулетта, предоставлявший право вице-королю контролировать прессу, арестовывать политических заключенных без суда и следствия и судить «специальными трибуналами» [47]. Тогда же, в начале осени 1918 года У. Черчилль собирался применить против восставших индийских племен отравляющие газы: «Честно говоря, не понимаю этого брезгливого отношения к отравляющему газу». 50 тысяч снарядов с химическими боеголовками, так называемых «устройств М» с санкции У. Черчилля были сброшены на ставшие советскими деревни, газы были использованы задолго до того как их начнут использовать по программе эвтаназии в Третьем рейхе. Остаток оказавшихся «недостаточно смертоносными» снарядов, сбросили в Белое море [85]. Несмотря на неудачу, применение отравляющих газов было продолжено в деле колонизации французами марокканцев в Рифской войне 1921–1926 гг., итальянцами эфиопов и японцами китайцев [86].
«Смерть, увечье, изнасилование, побои, разорение, болезни – вот скорбный след шествия западных «культуртрегеров», которые во имя «культуры» шли восстанавливать у нас частный капитализм и под лозунгом «цивилизации» несли нам звание белых рабов французской и английской бирж… И потому теперь, когда буржуазные страны заводят речь о возмещении убытков, понесенных ими в результате смены политического и экономического режима бывшей царской России, мы в противовес выдвигаем вопрос об оплате потерь, нанесенных нам интервенцией непрошенных «цивилизаторов».
Ред. А. Г. Шлихтер, «Черная книга», 1925 г.
Описанные лагеря не были единственными лагерями для русских на Севере, появились они еще и в Финляндии. Тут, возможно, необходимо сделать отступление как появлялась сама Финляндия. Во время Первой мировой в МИД Германии трудился Макс Варбург, совмещая дипломатическую деятельность с банковской. От имени помощника госсекретаря по иностранным делам А. Циммермана он по дипломатической линии регулярно наведывался в Швецию с предложением создания «Панскандинавского государственного союза» под шведским покровительством. Варбург обращал внимание на «русскую угрозу Скандинавии», убеждая вступить в войну против России министра иностранных дел Швеции Кнута Валленберга, представителя банкирского семейства, до назначения на государственную должность возглавлявшего «Стокгольмский Частный банк» (Enskilda Bank). В качестве компенсации за совместную операцию немцев и шведов против Петрограда, последним отходили Аландские острова, также между Швецией и Россией создавалось буферное государство Финляндия, в отношении которой, по мнению немецкого банкира, у шведов должна быть следующая тактика: «Мы, шведы, хотим для Финляндии только возвращения старых прав и уйдем потом обратно». В секретной «миссии Варбурга» принимал участие и Макс Баденский. Публикуя мемуары в 1928 году, Макс Баденский вспоминал о «важном дипломатическом поручении», о котором он и «сегодня еще не в состоянии говорить» [98].
Политические игры в суверенитет бывших территорий Российской империи были бы простым вопросом геополитики, если бы не закончились концентрационными лагерями. После того как сейм в конце 1917 года провозгласил Финляндию независимым государством, новое правительство скупая зерно по завышенным ценам, искусственно спровоцировало рост цен на него, и как следствие голод. Голод спровоцировал гражданскую войну, которая не дала образоваться паритетной советско-финляндской комиссии по отделению Финляндии. В результате в апреле 1918 г. 17,5 млрд. золотых руб. в ценах 1913 г. русского государственного имущества было захвачено буржуазным крылом, во главе которого стоял барон Маннергейм. К слову сказать, в этом же году по его приказу национальным символом Финляндии стала свастика, разместившаяся на военной технике. После окончания гражданской войны весной 1918 года было казнено 8400 «красных финнов», среди которых были 364 малолетние девочки. Еще около 70 тысяч получили приговоры и были заключены в концентрационные лагеря, где погибло 12,5 тысяч [30].
Во время оккупации Советской Карелии финнами в Петрозаводске было создано шесть концлагерей для содержания местных русскоязычных жителей. Лагерь № 6 размещался в районе Перевалочной биржи, в нем 7000 чел.
Независимость подарила Финляндии политиков, умеренные из которых претендовали на Кольский полуостров, Карелию и части Вологодской области, а радикальные отмерили новую границу Финляндии по Енисею [48]. Когда во время Второй мировой войны финская армия оккупировала российскую Карелию, приказ главнокомандующего армии Финляндии Маннергейма определил, что «с гражданским карельским населением надо было обращаться дружелюбно, но с осторожностью. Русское население, напротив, следовало отправлять в концентрационные лагеря» [29], при том, что евреев финское правительство выдать Германии как раз отказалось [31], прибывшему в Финляндию Гиммлеру объяснили: «У нас нет никакого еврейского вопроса» [77]. Через финские трудовые лагеря прошло более 20 тысяч человек, условия от германских не отличались ничем, также наносились цифровые татуировки и применялись телесные наказания. Около трети заключенных погибло [32].
В Польше в лагеря сгоняли советских военнопленных, условия содержания были таковы, что зиму 1920–1921 гг. не смогли пережить 25 % заключенных. Комиссия Красного Креста, проверявшая лагерь была расстреляна недалеко от него, а лагерь продолжил существовать до 1923 года. В мае 1926 года Пилсудский в результате путча сверг правительство Витоса, а перевыборы 1930 года привели к аресту 5000 человек, в том числе депутатов польского Сейма, многие из которых были заключены в Брестскую крепость.
На Западной Украине польская армия проводила широкомасштабные «действия по пацификации», в результате которой были арестованы 2000 украинцев [82]. Придя к власти, фашистский режим Германии взялся передать опыт соседней Польше, куда частым гостем стал Герман Геринг. Тогда точной копией немецкого концлагеря Ориенбург возник польский Береза-Картузская. Лагерь был заполнен попавшими под действия распоряжения «по вопросу о лицах, угрожающих безопасности, покою и общественному порядку» президента Речи Посполитой Игнация Мосьцицкого от 17 июня 1934 г. Кроме него документ, согласно которому без суда и следствия в «лагеря изоляции» (польск. «oboz odosobnienia») мог быть брошен любой житель Речи Посполитой, заверили еще 11 министров польского правительства, включая Юзефа Пилсудского. Больше всего общественному порядку Польши «угрожали» белорусские и украинские националисты, а также коммунисты, среди которых были, понятное дело и евреи. Остриженные наголо заключенные носили специальную форму с лагерными номерами, все приказания выполнялись только бегом, прием пищи и отправление естественных надобностей производились по свистку и по команде «раз, два, три», то есть на все уделялись буквально считанные секунды. Днем заключенные доводились до истощения физическими упражнениями, которые впоследствии были дополнены ночными. В выходные был «отдых»: в эти дни все узники должны были стоять лицом к стене, вследствие чего некоторые от истощения падали без сил. Подобному же обхождению подвергались и женщины [33] [34] – однако никто из украинцев не заикается о компенсациях, ибо голова занята исключительно темой «голодомора».
