О том периоде, когда ему приходилось каждую секунду балансировать на грани жизни и смерти, об отбывании в конце 1940-х – начале 1950-х срока на Колыме, Вадим Туманов сегодня, на девятом десятке жизни, говорит так: «Когда читаешь описание ада в “Божественной комедии” Данте, думаешь: ну, просто трехзвездочный отель какой-то, если сравнивать с колымскими лагерями!» Красноречивым примером адской жизни лагеря может служить хотя бы такой отрывок из книги моего собеседника: «Однажды возник конфликт между Шуриком Кокоревым по кличке Псих и Борисом Морковкиным. Псих обвинял Морковкина в каких-то грехах на “Ленковом”. Тот, отчаявшись доказать свою невиновность, сидя на верхних нарах, надевает на шею виток тонкой стальной проволоки, которая крепится к потолку, обводит камеру обезумевшими глазами. “А теперь, – он повернулся к Психу, – посмотри, сука, как умирают воры…” Никто не успевает отреагировать, как Борис внезапно бросается с нар вниз. Туловище падает на металлический пол. По полу катится отрезанная проволокой голова с выпученными глазами. Спор окончен…» «Не было дня и даже спокойного часа, – пишет Туманов, – когда бы в зоне не случалось чего-то чрезвычайного. Вечно в бараках шли смертельные драки, а то и войны, кто-то непременно бежит, за ним погоня с собаками, кого-то грабят, кого-то вынимают из петли…»
«В трагедии, а я очень люблю этот жанр, – говорится в отзыве о книге Туманова актрисы Аллы Демидовой (по-моему, лучшем), – герой борется не с людьми, – тогда это была бы драма, а с высшими силами, с энергией, людям неподвластной. Читала долго, несколько ночей, и ловила себя на мысли, что не чувствую жалости к Вадиму Туманову, даже в самых страшных обстоятельствах. Преклонение, восхищение – да, но нельзя испытывать жалость к герою античной трагедии».
Наверняка «героя античной трагедии» не раз упрекали в лояльности к рецидивистам. «Не люблю блат-новщины, – говорит Вадим Иванович. – Почему я был вот с этой группой ребят? Они были единственными, кто сопротивлялся лагерной администрации, власти». «Группой ребят» Туманов называет «честных воров», не отрекшихся, в отличие от «сук», от «воровского закона». Конец 1940-х – начало 1950-х, как известно, было временем «сучьей войны». Но ведь и «вором» Вадим Иванович не был. Он просто за свою позицию (вы меня посадили, а я вам бригадиром буду?), за стойкость, мужество, лихость, дерзость пользовался уважением «группы ребят». Поскольку сотрудничать с администрацией и «суками» Туманов не желал, он часто оказывался в штрафных лагерях, где политзаключенных, к которым он изначально относился, было мало: там он то и дело оказывался на «линии огня» – между администрацией, «ворами», «суками». В книге есть такие строки: «Не знаю, что их сделало ворами, мне не приходилось их видеть в обычной жизни, наблюдать обиды, причиняемые ими людям на воле, но на “Новом” они дружно противостояли жестокостям администрации и ее подручных. Эти воры дерзки и решительны. Им ничего не стоит умереть самим и утащить с собой тех, кто им ненавистен. Однажды ночью они взорвали аммонитом БУР (барак усиленного режима), где находилось человек 70».
Почему Туманов оказывался в «штрафняках»? В лагере Туманов посмотрел на жизнь в СССР иначе. Не раз пытался бежать, его ловили, были на его счету и «асоциальные действия» вроде поджога бараков с целью спалить «штрафняк» и даже ограбления кассы дражного управления (нужны были деньги для побега). За всё это он получал новые судимости. В какой-то момент сроков накопилось 25 лет. Казалось, всё, выйти уже не светит. Со смертью Сталина появился шанс. Понимая, что освободиться раньше можно благодаря работе, Туманов организовал в 1954 году из заключенных на прииске «Челбанья» скоропроходческую бригаду. Зэки переделывали горное оборудование, добиваясь тем самым большей производительности труда. В бригаде была принята предложенная Тумановым новая схема оплаты – по конечному результату. Благодаря этим двум факторам – высокому КПД и заинтересованности, зэки, даже при мизерных установленных для них расценках, умудрялись зарабатывать больше начальника «Дальстроя» на протяжении трех лет. После освобождения со снятием судимостей Туманов создал первую старательскую артель.
Сталинизм
Задаю вопрос, который спустя полвека после смерти Сталина стал звучать из уст некоторых представителей молодого поколения. «Вадим Иванович, как говорят сейчас некоторые, хотя в сталинских лагерях и сидели миллионы людей, СССР в те годы мог похвастаться своими достижениями в науке, успехами в производстве, а сегодня – зэки тоже есть, а прогресс, подобный тому, что был у страны в те же 1930-1950-е годы, отсутствует?» «Регулярные пароходные линии на Колыму из трех портов – Владивосток, Находка и Ванино – существовали уже начиная с 1931 года, – говорит Туманов. – Каждый пароход брал на борт не меньше 3 тыс. человек. Несколько месяцев зимой не возили. И то, бывало, с ледоколами корабли шли. Я Сиблаг, Карлаг и другие не считаю, речь только о магаданских лагерях. Сотни тысяч людей разных национальностей, вероисповеданий, возрастов, специальностей – все они прошли одной дорогой от колымского порта. И люди эти в одну сторону в основном уходили: большинство оттуда не вернулось. Тем, кто так спрашивает, я не хочу такого вот пути пожелать. Но, думаю, как бы они переживали, если бы ночью пришли и арестовали отца, мать, а их выкинули куда-нибудь в детдом. Или, не дай Бог, если бы они уже выросли, а их арестовали и у них остались бы дети без родителей. Таких детей в результате сталинских репрессий оказались миллионы. Ну и пусть любят Сталина! Кто-то ведь и Ким Ир Сена любил, и Мао Цзэдуна, и Гитлера. Есть масса стран, в которых прекрасно живут без диктаторской власти. Южная Корея – процветающая, в отличие от Северной Кореи, страна. Во многих странах Европы очень давно обходятся без диктатур, неплохо живут при этом». Слушая Туманова, думаю: поклонников Сталина «гуманистической ерундой» не проймешь, они мыслят слишком для этого масштабно. «Очевидных дистрофиков вывозят в особые инвалидные городки. Они вблизи массовых захоронений – в общих траншеях, опоясавших пологие склоны сопок. Это те же освенцимы, майданеки, дахау, только беднее оборудованием. Осужденных уничтожают примитивным и дешевым способом – голодом, работой, болезнями. Я не помню случая, чтобы из “Борискина” кому-нибудь удавалось бежать: сил на это не оставалось». Это фрагмент описания штрафного лагеря очевидцем сталинских преступлений. «Экономический прорыв, – спрашиваю Вадима Ивановича, – на ваш взгляд, мог бы быть без использования рабского труда?» «Конечно! То многое, что было сделано в советский период, и должно было быть сделано. Во-первых, крупные промышленные предприятия и наука появились в СССР не за один день. Во-вторых, очень многие тогда трудились по-настоящему – как ученые, так и рабочие. И после смерти Сталина были заметные успехи. Да взять хотя бы наши артели, на которых работало 45 тыс. человек! А сейчас, вот мне недавно рассказывали, на предприятии, которое что-то для космоса делает, нет токарей! Старые рабочие ушли на пенсию, а молодых нет вообще! Развалили всё…»
«Вы верите в загробную жизнь?» – неожиданно спрашивает Туманов. «Иногда, – отвечаю, – верю, иногда – нет. А вы?» – «Я – нет, конечно». – «Совсем-совсем? Бога, думаете, нет?» – «Если есть, то что-то другое. Вообще, все это очень сложно…» После довольно долгого молчания Вадим Иванович говорит: «Я бы у Бога или того, кто вместо него, спросил бы: “Боженька, когда людей 30 лет подряд убивают целыми этапами, как это называется?” У меня перед глазами дорога от магаданского порта, по которой мимо лачуг идут этапы, сотни тысяч людей… У меня жена была очень верующая. А я – нет».
