– Нет. Нет, я не хочу…
– Лампа стоит рядом с печкой, ты помнишь? Там лампа и ещё… Канистра. Канистра с керосином, небольшая, три литра. Зажигалка на печке.
– Я не хочу, – покачала головой Сомёнкова.
– Тогда мы будем сидеть здесь в темноте. Они любят темноту.
– Кто?
– Они, – ответил уклончиво Круглов. – Все эти… Нужен свет. А я схожу в кладовку пока.
Девушка молчала.
– Аня, нужно сходить за лампой, – попросил Витька.
– Ладно.
Он наклонился, поднял меч и вручил Ане.
– Он очень острый, – сказал Круглов. – Если что – кричи.
– Закричу, – пообещала Сомёнкова.
Она направилась к лестнице.
– Давай поскорее.
Девушка кивнула. Лесница немилосердно скрипела.
Витька подтянул к себе костыль и похромал в кладовую.
Фэншуй. Он открыл дверь и возблагодарил идиотское увлечение женщин восточной экзотикой. Он нащупал большую рождественскую свечу, зажёг. Воск был пропитан лёгкими золотистыми блёстками, свеча горела, создавая вокруг себя золотой ореол из танцующих тёплых пылинок, красиво, однако. Круглов стал осматривать полки. В кладовке у матери хранился запас масляных лампадок, свечей и благовоний. Он взял корзинку и стал сгребать в неё всё, что могло гореть и светиться. Свечей набралась почти полная корзинка, на всякий случай парень забросил внутрь ещё бенгальских огней. Фейерверки, те, которые купил отец к праздникам. Драконы, змеи, дикие шары, он их тоже прихватил.
Дверь. На ней висела старая палатка, брезентовая, с ней отец ходил в походы в восемьдесят дремучем, Витька отодвинул палатку в сторону. Запасной выход. На случай пожара. На случай… На всякий случай. Выход был замаскирован под дровяной сарай, пристроенный к задней стороне дома рядом с шашлычной беседкой.
Побрёл в холл, по пути он, как водится, запнулся, рассыпал светильные принадлежности и долго их собирал, а потом решил не подниматься, добираться до гостиной ползком.
Он ожидал встретить Сомёнкову, она должна была уже спуститься из его комнаты с лампой… Её не было. Девчонка, их как за смертью посылать…
Круглов сплюнул через левое плечо и увидел часы. Без двадцати двенадцать. Стрелки не сдвинулись ни на минуту. Часы стояли. Витька понял, что он не знает, сколько времени. Сколько его прошло…
Минут двадцать? Чтобы подняться по лестнице и спуститься обратно, понадобилось бы гораздо меньше.
– Анна! – позвал он.
Парень знал, что ответа не будет, он засунул в карманы несколько свечек, взял поудобнее праздничный горящий светильник и полез наверх.
На втором этаже было совсем темно – в коридор не выходили окна. Круглов остановился на лестнице и зажёг ещё одну свечку. Зелёную, дурацкую, с завитушками и мишками вокруг. Поднялся в коридор.
– Анна…
Голос запрыгал между стенами, потонул в сырой бумаге.
– Анна! – сказал Витька уже громче. – Анна, ты где?!
Пламя свечей колыхнулось от сквозняка.
Дверь в комнату приоткрыта, за дверью темно, темнота как-то выдавливается в коридор. Круглов знал, что это всего лишь оптический эффект, но всё равно неприятно. Стоило прихватить биту, их мать тоже запасла зачем-то, взять хотя бы под мышку… А так…
А вдруг Сомёнкова свихнулась? Сейчас как выпрыгнет, как выскочит, а у неё, между прочим, самурайская сабелька повышенной остроты, посечёт так, что лапши не соберёшь по закоулочкам.
Витька сделал осторожный шаг к двери. Из щели тянуло ощутимым холодом, он подумал, что Аня выпрыгнула в окно. С перепугу.
Он с трудом, через боль, наклонился, поставил свечку на пол. Надо входить… Толкнул дверь.
Комната была пуста, Сомёнковой он не увидел – прямо посреди валялась опрокинутая керосиновая лампа. И светло. Из коридора казалось, что здесь непрогляд, а на самом деле светло, луна сквозь окно так и шпарит, видно почти как в белую ночь. Погасил свечку, чтобы не мешала.
– Ты здесь, Аня? – спросил он.
Куда она могла запропаститься…
– Ты где?
Единственное место, куда могла спрятаться Сомёнкова, – под кровать, она что, под кровать забралась, что ли?..
– Анна! – позвал Круглов – Ты где, Анна?
Тихо. Только шорох за печкой, вряд ли Сомёнкова смогла спрятаться за печку, она ведь совсем не тараканьих размеров…
Неприятный такой шорох, скребучий, возится кто-то там.
Борька. Сверчок, выбрался опять, хитрюга, теперь страха наводит.
Витька поднял лампу и стал её заправлять. Остро запахло керосином.
Весело, думал он. Через край просто, по дому бродит фигуристка с катаной…
– Виктор!
Круглов вздрогнул.
– Виктор, я здесь!
Точно ведь, под кроватью! Он с трудом опустился на пол, осторожно приблизился к койке.
– Ты что? – спросил парень. – Зачем сюда забралась?
– Оно здесь, – прошептала Сомёнкова.
Блеснул меч, она вцепилась в оружие, глаза выпучились от страха, Витька отметил, что вид у неё совсем анимешный – глаза большие и клинок, в другой ситуации бы посмеялся.
– Оно здесь, я его видела! Там стоит, у ворот!
Круглов повернулся на живот и пополз к окну, аккуратно, стараясь не греметь забранной в шины ногой и костылём.
– Ты куда?! – захлебнулась Аня. – Не ходи! Не ходи! Мамочка, зачем я с тобой связалась…
– Тише ты! – Витька пригрозил кулаком. – А то услышит!
Он подполз к подоконнику, взялся за батарею. Та оказалась холодной, ледяной, парень подумал, что трубы придётся, видимо, менять, и стал медленно подтягиваться. Встать на колени он не мог из-за ноги, поэтому пришлось подняться в полный рост.
Двор был виден отлично. Газон до забора, канадская ярко-зелёная трава. То есть она это под снегом зелёная, а в заморозок похожа на серебристый мох, блестит на свету и ломается под ногами. Отец недавно стриг, газонокосилку специально купил, чтобы в порядке поддерживать, а теперь пожухнет, заморозок никакая канадская растительность не перенесёт. Никого вроде.
Ворота. Ажурная ковка, произведение искусства, убрана стальными розами.
Круглов сощурился. Забор создавал зону тени, метра два, не больше, в этой тени…
Тоже никого. Даже кирпичи, из которых забор сложен, видны, и всё.
– Нет никого вроде, – сказал он. – Совсем. Ты говоришь, он стоял за воротами?
– Он стоял с этой стороны! – с ужасом прошептала Аня. – С этой!
Витька шагнул назад.
– Он внутри! – продолжала Сомёнкова. – Мамочка…
