Выслушав наше сообщение о свалившихся на семью бедствиях и намерении заняться поисками неизвестных ценностей, Марыська сначала схватилась за голову, а потом поспешила выгнать из вагончика своих детей-подростков. В вагончике, кроме неё, осталось восемь человек.
— Только детям об этом ни слова! — сказала она. — Что касается меня, то можете тут делать, что только пожелаете — хоть развалите все до конца, хоть в огороде баобабы выращивайте. Но учтите: я ничего не знаю, я слепая и глухая. И вообще завтра мы отсюда уезжаем. Говорю вам это с глазу на глаз, между нами, ибо официально нет моего согласия ни на что!
Семь человек с удивлением вытаращили на неё глаза, восьмой остался невозмутимым. Восьмым был Марыськин муж Хенрик.
— А в чем дело? — спросила мамуля. — Ты должна так с нами говорить?
— Да как же мне говорить? — с горечью вопросила Марыська. — Это вы можете себе позволить говорить как вам заблагорассудится, а я… Забыли, чья я дочь? Вы к этому паршивому наследству не причастны, живёте свободно, а я должна его стеречь, оберегать, чтобы какая-нибудь из гиен не оттяпала себе кусок. Видите же, что мы тут пальцем о палец не ударили, нельзя! Хенрик хотел очистить колодец или новый выкопать — куда там! Не моги! По воду к соседям ходим! Скамейка развалилась, а отремонтировать не имеем права — сразу в суд подадут, что сидим на чужой собственности! Ведь никто не знает, чья это скамейка.
— Да кто запрещает? Ведь никого же тут нет! — удивилась Тереса.
— Не беспокойтесь, сразу донесут. У каждого из наследников в деревне свой доносчик, пишут письма. Видите, вроде бы никого нет, тихо и спокойно, но попробуй хоть одну доску сдвинь с места — сразу сбегутся! Из Аргентины заявятся, из Китая, с Северного полюса! Тут недавно заехал какой-то симпатичный человек, попросил разрешения пожить в садике в палатке, так мы вынуждены были его прогнать. Одна женщина хотела снять наш вагончик, пожить, когда мы уедем, хорошие деньги давала — дудки! Как можно! Сразу бы нас обвинили, что пользуемся чужой собственностью для получения прибыли…
— Но нам-то сможешь сдать свой барак? — перебила её мамуля. — Никакой прибыли тебе от нас не будет, так что, наверное, можешь нас впустить?
— Вы — дело другое, вы родня, вы можете и без разрешения поселиться в вагончике, сломать замок и жить, вам ничего не будет. Если я на вас не подам в суд. А я не подам, мне не хочется, да я могу и вовсе об этом не знать. О, прекрасная мысль! Пусть это будет кража со взломом! Вернее, взлом. Перед отъездом Хенрик повытянет болты из обеих скоб запора, чтобы вам легко было их и вовсе выдернуть! Слышишь, Хенричек?
Вот так с глазу на глаз мы обсудили с Марыськой свой статус пребывания в Тоньче и пребывание начали со взлома её барака. Это и в самом деле оказалось совсем нетрудно, мы с удовольствием сорвали с двери фургона огромный висячий замок вместе с петлями, недовольна была только Тереса, утверждавшая, что мы её тут совсем сбили с пути праведного, к себе в Канаду она вернётся законченной преступницей — воровкой и взломщицей. И неизвестно кем ещё, ведь это наверняка не конец.
Тётю Ядю чрезвычайно встревожило известие о женщине, которая хотела снять Марыськин фургон.
— Вы слышали? — почему-то шёпотом волновалась она. — Это наверняка Эдита! Значит, они где-то поблизости. Надо будет постеречь Тереску!
Люцина рвалась на поиски закопанных ценностей и хотела немедленно начать раскопки под грушей, вернее, в том месте, где ещё виднелись трухлявые останки ствола бывшей груши. Я еле сдерживала её трудовой энтузиазм, в сотый раз растолковывая и ей, и всем остальным: надо вести себя спокойно, делать вид, что мы просто отдыхаем на земле предков, ничего не делаем, просто отдыхаем, понятно? Не дай бог кто-то пронюхает, что мы тут что-то ищем — и пиши пропало. Сбежится не только вся деревня, но и наследники дяди Витольда слетятся из самых отдалённых уголков планеты. Если бы все кончилось только грандиозной битвой за найденные, допустим, нами ценности — это ещё цветочки. Но ведь нас потянут в суд, и проведём мы там остаток дней наших!
Лилька горячо поддерживала мои аргументы, подбрасывая и собственные. Наследники помогли, моё семейство согласилось проявлять сдержанность и осторожность и вообще вести себя с умом. Очень недоволен был отец, которому мамуля строго-настрого запретила одному покидать пределы поместья, что исключало всякую возможность половить рыбку.
* * *
Марек опять появился неожиданно, на второй день после нашего приезда, и вёл себя странно. Отвечать на расспросы решительно отказался, заявив, что говорить будет только там, где его наверняка не смогут подслушать, чем донельзя заинтриговал всех нас. Стоял спокойный, тихий вечер, солнце утомлённо садилось после целого дня тяжёлой работы, в воздухе пахло нагретыми за день травами и вечерней прохладой. Тишь да благодать, кто тут может подслушивать?
И все-таки Марек повёл нас на зады огорода, где не было никаких построек. И никого из подслушивающих, мы все хорошенько осмотрели.
— Под грушей ничего нет! — заявил Марек. — Я все проверил, под корнями тоже ничегошеньки! А теперь прошу вас, уважаемые пани, постараться припомнить, как тут все выглядело до войны, где она могла ещё спрятать что-то ценное.
— Интересно, как можно было проверить под корнями? — недоверчиво прошептала мне Тереса. — Он запустил туда дрессированного крота, что ли? Ведь если бы сам рылся, мы бы заметили…
Марек прекрасно расслышал её шёпот и дал исчерпывающий ответ:
— Я копал по ночам. А теперь будьте любезны выполнить мою просьбу. Вспомните и постарайтесь описать, как тут все выглядело до войны.
Старшее поколение поднапряглось и выдало очень интересные воспоминания, от некоторых волосы вставали дыбом на голове. Вот тут, у этой лавочки… Как не видите? Вот же ещё от неё пенёчки сохранились! Так вот, в этом самом месте лошадь вцепилась зубами в волосы мамули, потому что та зазевалась и забыла её напоить. А вот в это окно выскочил Антось. С этим Антосем вообще произошло нечто незабываемое. Все видели — он, как сумасшедший, мчался по полю, словно за ним кто гнался, кричал и размахивал руками, ворвался в избу и тут же выскочил вот в это окно, которое сейчас забито досками, и опять умчался в поле, все так же крича и махая руками. Все подумали — с ума сошёл парень, а оказалось, за ним действительно гналась на редкость въедливая пчела, догнала наконец в поле и там ужалила. А вот тут росла другая груша, её моя прабабушка особенно ценила, какая-то необыкновенная. Садовник магнатов Радзивиллов на коленях умолял прабабушку дать ему черенок для прививки. Уточнить место, где упомянутый садовник стоял на коленях, мамуля не могла, зато очень хорошо помнила: вот тут, на этом месте стоял большой пень, на нем рубили дрова, и она, мамуля, как сейчас помнит, чуть не отрубила себе руку. Вот на этом плетне висела Тереса. Как висела? Обыкновенно, зацепилась платьем и повисла и орала благим матом, пока её не отцепили. А вот здесь была помойка. Сюда как-то раз выбросили остатки заспиртованной вишни, и вся домашняя птица упилась вдрызг…
