Ордынцев не любил психов у себя в отделении (как знал прямо), а психиатр ненавидел оформлять пациентов в специализированный стационар, поэтому у них частенько случались бурные научные дискуссии с переходом на личности, и Ордынцев позволил себе несколько эпитетов, за которые ему до сих пор было стыдно. Нечего сомневаться, завтра это ему аукнется.
Ах, все бы это ничего, если б не Катя. Он вздохнул, а потом все равно улыбнулся от хорошего воспоминания.
В прошлом году он не собирался на новогодний вечер, а потом все-таки пошел. Актовый зал был празднично убран, на карнизах висели дождики и гирлянды из фольги, на сцене установили настоящую елку, которая пахла смолой и немножко воском, ярко блестели разноцветные шары, и в душе вдруг промелькнула тень детской веры в чудо, когда мама уложила тебя спать днем, чтобы после ты досидел до полуночи со взрослыми, и ты лежишь в сумерках, и совсем не спится, и слышишь, как мама хлопочет на кухне, и волнуется, запечется ли гусь, а папа ходит на цыпочках, стараясь, чтобы старый паркет в коридоре не скрипел и не разбудил тебя, а по потолку медленно проплывают отсветы от фар машин, и ты замираешь перед счастьем, которое вот-вот наступит…
От воспоминаний стало тепло и чуть-чуть грустно, и когда Ордынцев взглянул на девушку, одиноко сидящую в уголке зала, ему показалось, что она чувствует то же самое, что и он.
Он не сразу узнал операционную сестру Катю, без колпака и маски она показалась ему не такой хорошенькой, как он про нее думал, но все же довольно милой. Да внешность ее и не важна была, просто хотелось прикоснуться к исходящей от нее чистой спокойной радости. Ордынцев позвал ее танцевать, сначала просто так, потом ощутил податливое женское тело и подумал, почему бы и нет. Девушка льнула к нему, и тонкий аромат ее волос, и теплая мягкая рука, доверчиво лежащая на его плече, заставили его действовать.
Ордынцев выпил несколько бокалов шампанского, но не был пьян, скорее одурманен желанием и тоской по женщине. У него давно никого не было, а тут такая милая девушка и так доверчиво отвечает на его ласки.
Он привел ее в ординаторскую, и было несколько минут упоительных, головокружительных поцелуев, о которых он до сих пор вспоминал, как о каком-то чуде, а потом она вырвалась и убежала.
Ордынцев тогда очень расстроился, с трудом остыл и поехал домой, а утром понял, что все к лучшему, и когда после праздника встретил Катю, то улыбнулся ей с благодарностью и думал о ней с большой симпатией, как о человеке, избавившем его от множества проблем. Страшно подумать, как развивались бы события, если бы они переспали. Пришлось бы или жениться, или сгореть от стыда. Помимо того, что она младше его лет на пятнадцать, он был бы у нее первым, да еще вскоре выяснилось, что Катя – племянница, а по сути – дочь его лучшей медсестры.
В общем, спасибо, что не дала, Катя, благослови тебя бог.
Наверное, надо было с ней поговорить, но Ордынцев малодушно решил, что лучше всего делать вид, будто ничего не было, и вскоре стал забывать о своем маленьком приключении, но тут убили Любовь Петровну.
В отделении ее очень любили, поэтому собрали довольно крупную сумму, и старшая сестра помогала Кате с похоронами и поминками.
Ордынцев видел, что девушка совершенно раздавлена горем, на похоронах подошел, хотел поддержать, но Катя отвернулась.
Будучи студенткой, Катя дежурила по ночам и в выходные, смены у них редко совпадали, но Ордынцев справлялся о ней у других операционных сестер, те пожимали плечами: «Держится». Потом вздыхали и добавляли, что бедняжка осталась совершенно одна.
Ордынцев снял со сберкнижки почти все свои сбережения – четыреста рублей, и специально приехал на работу в воскресенье, когда Катя дежурила. Неловко переминаясь с ноги на ногу, он протянул ей конверт, промямлив какую-то глупость. Катя гордо повела плечами и процедила, что у нее претензий нет, поэтому не нужно от нее откупаться. Деньги категорически не взяла, и Ордынцев ушел несолоно хлебавши. А больше он не знал, чем ей помочь. Поначалу он думал, что она так сурова с ним из-за того Нового года, что он не стал за ней ухаживать, но вскоре до него дошли слухи, что Катя считает его виноватым в смерти тетки.
Ордынцев в принципе любил женщин, хорошо думал о них, но знал, что даже лучшие из них безжалостны. Родных и близких они окружают нежностью и всяческой заботой, а посторонним нечего рассчитывать на пощаду.
Катя – хорошая девушка, стало быть, раз пошла с ним целоваться в ординаторскую, значит, он нравился ей, и она ждала… Бог знает, чего там ждут юные девушки, но всяко не дружелюбных кивков.
Черт, он оказался каким-то злым гением в Катиной судьбе! И обманул, и погубил единственного ее родного человека…
Ну что же, она имеет полное право завтра так размазать его по скамье подсудимых, что, как говорит Костя, проще закрасить, чем отскрести.
Ордынцев усмехнулся. За годы работы врачом он научился не то чтобы разбираться в людях, но интуитивно угадывать, кто хороший, кто плохой. Судьи вроде бы все хорошие. Симпатичная молодая дама, больше похожая на воспитательницу из детского сада, чем на служительницу Фемиды, смотрит спокойно, мощный дядя средних лет поглядывает на него с явной симпатией, а отставной военный моряк настроен против, но в то же время чувствуется, что будет судить взвешенно и здраво. Только если ни один свидетель не скажет ни слова в его защиту, ясно, какой они вынесут приговор.
Потянувшись до хруста в спине, он поджег газ под чайником и подумал, что эти обыденные действия уже завтра станут недостижимой роскошью. Начнется совсем другая жизнь – по команде, по свистку. А эта безвозвратно закончится.
Иван Кузьмич утешает, что дадут мало, время летит быстро, и он оглянуться не успеет, как вернется домой, только Ордынцев его оптимизма не разделял. Зона – это в первую очередь туберкулез, там палочка Коха вывелась такая удалая, что ей никакие БЦЖ не указ. Скорее всего, он заразится, а поскольку сам врач, то у него заболевание будет протекать в нетипичной и максимально агрессивной форме. Допустим, он выживет, но возвращаться к сыну, чтобы плевать на него бациллами – не самая лучшая идея, и о карьере врача придется забыть.
Завтра жизнь кончится, из-за роковой случайности, из-за поганого алкаша все летит в тартарары. Но, с другой стороны, ему ли роптать? Он хотя бы жив, а Любови Петровны больше нет на свете из-за этой самой случайности…
Как Ирина и предполагала, она просто провозила бумаги туда-сюда. Дома нашлись гораздо более интересные занятия, и еще Егор огорошил известием, что завтра начинаются каникулы. Ирина чертыхнулась про себя. Классическое «помнила, но забыла»!
Сидя в декрете, она строила большие планы на весенние каникулы сына. Он был сильно загружен в школе и в музыкалке, она тоже вся в хлопотах о маленьком Володе, и как-то некогда им стало поговорить по душам, погулять или просто почитать вместе, так что Ирина мечтала, как в каникулы снова сблизится с сыном, чтобы он не подумал, будто Володя занял его место в мамином сердце. Она хотела купить билеты в театр, походить с Егором в музеи, словом, вести себя как ответственная мать, а вместо этого пропала на работе.
