– Когда занимаешься домашними делами, лучше убирать волосы под косынку, – заметила старуха, – не волнуйся, я не отниму у тебя много времени. Скажи, пожалуйста, ты удовлетворена результатами судов?
Катя пожала плечами.
Старуха вдруг встала:
– Прости, чуть не забыла, – она протянула Кате руку, морщинистую, но все еще красивой лепки, – меня зовут Гортензия Андреевна.
Катя вскочила, протянула свою, невольно подумав, что бабка наверняка больше привыкла к реверансам.
– Я понимаю, что тебе тяжело и трудно, но постарайся собраться с силами и ответить мне на несколько вопросов.
Катя вспомнила, что видела старуху в суде. Похоже, родственница Ордынцева… Тогда тем более непонятно, что ей нужно, Владимира ведь оправдали.
– Скажи, пожалуйста, тот звонок твоей тети… – Гортензия Андреевна осторожно коснулась ее плеча, – это было действительно из ряда вон выходящее событие?
– Ну да… У нас была твердая договоренность с дежурств друг другу не звонить. Потому что один раз было, что я сначала гуляла с подружками, потом пошла в ванную, там сидела минут сорок, еще полчаса феном волосы сушила, а тетя Люба мне все это время названивала и сходила с ума. С тех пор решили ввести режим радиомолчания.
– А не проще было установить контрольное время?
Катя улыбнулась:
– Надо было знать тетю Любу… Она ни за что не любила ограничивать чужую свободу и не хотела, чтобы я отказывалась от своих планов ради ее спокойствия. Голова на плечах есть, сутки можешь сама о себе позаботиться. Нет, тот звонок был совсем не в ее духе. Помню, я очень удивилась.
– Что она сказала? Что-то необычное?
Катя покачала головой:
– Нет. Да зачем вам это?
– Вспоминай хорошенько. Не только звонок, любые необычные вещи. Не хочу тебя пугать, но, возможно, тот несчастный алкоголик был совсем не так безумен, как его признали.
Кате стало совсем тоскливо. Как трудно было принять, что виноват не человек, а его болезнь, поэтому убийца тети Любы не будет наказан… Еле-еле получилось побороть ненависть к этому пьянице, а теперь что ж? Все сначала? Снова жечь себе душу неутоленной жаждой возмездия? Нет уж, спасибо, не нужно. Катя встала, чтобы проводить незваную гостью, но тут ей стало стыдно за свое малодушие. Какая разница, что она чувствует, главное – тетя Люба заслуживает правды и возмездия.
– Все-таки чаю?
– Спасибо, детка, но не будем отвлекаться. Итак…
– Даже не знаю… – Катя нахмурилась, припоминая, – ничего такого, о чем бы я подумала, что этого не должно быть, если вы это имеете в виду.
– Да-да, именно.
– Разве что пропал чемодан с письмами…
Старуха резко подалась вперед:
– Что? Когда?
– Трудно сказать… Он лежал на антресолях, сами понимаете, такое место, что заглядываешь не каждый день. После Нового года был, мы с тетей Любой как раз сложили туда поздравительные открытки, ну и забыли. А потом мне старшая сказала, что на сорок дней надо вещи разобрать, пересмотреть… Говорит, плохо, когда вещи покойницы вперемешку с моими, я во все такое не верю, конечно, но надо так надо. Отобрала, а выбросить не могу… Решила сложить пока на антресоли, полезла… Сначала думаю, ура, как просторно, все поместится, а потом смотрю – а чемодана-то и нет!
Вспоминая охватившую ее тогда панику, Катя поежилась. Там ведь хранились не только поздравительные открытки, которых в последние годы приходило совсем мало, чемодан хранил в себе весь архив – фотоальбомы, метрики, бесчисленные грамоты мамы и тети Любы, старые письма, мамины дневники, которые тетя Люба обещала дать Кате почитать, когда она закончит институт. Естественно, никто не мог помешать девочке взять их без спросу, когда тетка на дежурстве, но в семье было четкое правило – читать чужие письма крайне подло. С первого класса мама с тетей Любой не заглянули ни в одну Катину тетрадку без ее разрешения, соответственно, и она не читала их бумаги.
Катя тогда перерыла всю квартиру, разве что полы не вскрыла, но чемодан исчез вместе со всем содержимым, хотя это было практически невозможно – после смерти тети Любы в доме гостей не бывало. Поминки проходили в актовом зале больницы, на девять дней Катя тоже приходила в отделение, приносила испеченные по теткиному рецепту пироги и фирменное сало в луковой шелухе. Ну и водку, само собой.
Подруг вне работы у тети Любы как-то не осталось. Было несколько знакомых в других городах, но таких, которые вспоминают о тебе на Новый год и Восьмое марта, когда остается лишняя почтовая открытка, а в Ленинграде пара телефонных приятелей, вот и все. Кто-то умер, кто-то отдалился, поглощенный собственными заботами, болезнями и надвигающейся старостью, а кто-то не захотел помочь, когда тетя Люба осталась одна с Катей на руках, и она этого не простила.
У Кати тоже было мало друзей. В школе и училище она была слишком тихая, правильная и некрасивая, а в институте – слишком бедная, словом, не складывалось у нее. Вроде бы со всеми хорошие отношения, а по сути сама по себе. Это угнетало Катю, но сейчас речь не об ее замкнутости, а о том, что с Нового года и до сорока дней гостей не было ни разу. Никто посторонний порог квартиры не переступал.
Тогда, совершив три захода поисков, Катя села отдышаться и решила, что чемодан унес черт, как он частенько поступал с крючками для вязания и прочими мелочами, которые исчезают без следа, а потом вдруг внезапно находятся на самом видном месте.
Может, тетя Люба дала посмотреть бумаги какому-нибудь писателю, ну а что, мало ли какие у них люди на травме попадаются, пройдет время, он сам объявится и вернет.
В общем, на том Катя успокоилась, и вскоре мысли об утраченном семейном архиве вылетели у нее из головы, пока не пришла эта странная бабуля.
– И ты не сообщила об этом следователю? – нахмурилась гостья. – Девочка, неужели ты не понимаешь, насколько это может быть важно?
Катя развела руками.
– И обыска, как я понимаю, не было?
– Нет, а зачем? Все и так понятно.
– Возмутительная беспечность, просто возмутительная! Итак, девочка, вот как мы поступим. Запиши мой телефон, и как только вспомнишь что-то важное – сразу звони, не стесняйся, и сама будь внимательна и осторожна. Если смерть твоей тетушки не случайна, то тебе тоже может угрожать опасность.
– Да ну… Уже год прошел, а я жива-здорова.
– Дай бог, если так, – Гортензия Андреевна покачала головой, – дай бог, девочка, дай бог.
После суда Ордынцев чувствовал себя потерянным и не совсем понимал, что ему делать и за что хвататься. Естественно, поставил по бутылке хорошего коньяку Морозову и психиатру, выпил с ними, но пока не мог осознать, что все позади и можно жить как раньше.
Хотя, с другой стороны, это не освобождение, а затишье. Пока работаешь врачом, всегда есть риск загреметь на нары, так что сильно расслабляться смысла нет.
