Собирался дождь. “Не успею промокнуть”, - подумала Настя Краснова, непроизвольно вздрогнув от далекого глухого раската грома. Ее пугала гроза, особенно после того, как в детстве она увидела шаровую молнию. Только мало кому она бы в этом призналась.
Мысль о том, что все же стоило надеть одно из платьев, подаренных матерью, почему-то не хотела уходить из сознания. Подсознательно чувствовала, что может повторить историю своего успеха на пляже? Или все дело в том, что Лешка часто забывался и разрывал на ней одежду по шву? Такое отношение к изумительно красивому платью, которое Настя не знала, как носить, было неуместным вандализмом. Учитывая долгую разлуку, сегодня будет жарко, к утру она едва сможет ходить.
Почему была так уверена в том, что Лешка хранил ей лебединую верность? А кто в 16 лет может смотреть трезвым взглядом на подобные вещи? Даже пессимистичные постулаты субкультуры эмо летят ко всем чертям, когда ты встречаешь своего принца на белой “тойоте”. Ты даже не задумываешься, откуда у него такая машина и деньги. Обычно в этом возрасте заканчивают вузы и штурмуют ярмарки вакансий в поисках работы. Тот факт, что принц не стал дожидаться брачной ночи, а грубо трахнул тебя на заднем сиденье этой самой “тойоты”, даже не поинтересовавшись твоим самочувствием, когда застегивал ширинку, — не верх мужского цинизма, а брутальная романтика. Все же девчонки в первый раз испытывают боль, а парни боятся вида крови. Так она и сказала себе в тот вечер, когда Леша, забыв о ней в ту же секунду, пересел на водительское.
— Ты ничего, сойдет, — грубовато хохотнул. Насте бы психануть или разреветься, но она лишь смущенно улыбалась, превозмогая боль. Девушка действительно тогда не хотела плакать и зацикливаться на показательном пренебрежении. Боль была куда сильнее, когда она выпускала нанесенные одноклассниками обиды через порезы на внутренней стороне бедра. Тонкая сеточка шрамов сейчас была едва заметна, с появлением Алексея она прекратила этим заниматься. Глупо ожидать розовых соплей и сюсюканья от такого мачо, как ее Лешка. Именно от таких парней тащилось большинство девчонок вокруг. Сильное мужское начало не скрыть, может, именно поэтому они и липли к нему, как стикеры-самоклейки. Даже в этом Настя находила свои плюсы: этот мужчина выбрал меня, а вы отдыхаете! Увы, самообман в столь юном возрасте часто затмевает здравый смысл.
Лифт и тут не работал. Слава богу, восьмой этаж, а не четырнадцатый. Подъем вприпрыжку по лестничным пролетам никак не отразился на ритме ее дыхания, аритмия имела совсем иную природу. Замерла у знакомой до мельчайших деталей бронированной двери, пытаясь вслепую пригладить растрепавшиеся волосы. Сколько бесцельных часов провела у его дверей в напрасном ожидании! Настя не знала, кем работал ее парень, и не спрашивала после жесткого совета не лезть не в свое дело. Часто не дожидалась, оставляла в дверной щели записки с отпечатком помады и уходила хандрить и культивировать в себе комплекс неполноценности. “Прекрати оставлять эти идиотские записки, надо мной уже соседи ржут”, - выходил из себя Леха каждый раз после подобного проявления внимания. Настя краснела, обижалась, согласно кивала, но ситуация повторялась с завидной периодичностью. Она свято верила, что втайне Алексей радовался ее наивным посланиям и признаниям. Они не отличались особой оригинальностью: “котик, ты мой наркотик”, “моя тоска безмерна”, “я без тебя схожу с ума”. Иногда она смелела до того, что могла оставить записку “прошлая ночь была незабываемая”. И не имело значения, что вся романтическая ночь уложилась в пару фрикций с параллельным просмотром матча по телеку со стороны Лехи, а самой Насте в безапелляционной форме было предложено возвращаться, откуда пришла. “Я работаю и собираюсь выспаться! Давай, будешь нужна, позвоню”, - кидал напоследок парень, захлопывая за ней дверь. “Он так боится показать мне свои чувства. Или нет, он просто не знает, что с ними делать, поэтому его так и шатает из стороны в сторону»… Светлая сторона в ее понимании была лишь одна: он ее хотел. А разве бывает желание без ответных чувств? Настя засыпала в собственной постели, прокручивая перед сном сладкие подростковые фантазии, пыталась представить, чем сейчас занят ее Леша.
…Вот, к примеру, когда он закрыл за ней дверь, приложил ладонь к бешено стучащему сердцу, кинулся к дверному глазку, чтобы еще раз посмотреть на свою девочку. Провел рукой по дверному полотну, словно пытаясь обрисовать ее силуэт, и грустно улыбнулся. Может, даже прошептал что-то вроде “прости меня, Настена, ты меня с ума сводишь”, проклиная свою резкость, и отправился в постель. Но заснуть так и не смог. Рисовал в сознании картину нежных объятий и поцелуев с ней, своей малышкой, до тех пор пока не забывался сном с улыбкой на губах.
Часто он говорил ей ласковые слова. Говорил красиво, даже сам себя заслушивался при этом. После первого такого выступления Настя сама не поняла, как оказалась на коленях и послушно сомкнула губы вокруг его пульсирующего эрегированного члена, погасив слабый внутренний протест от формы ласк, которые считала для себя неприемлемыми. Как подавляла рвотный рефлекс, интуитивно подстраиваясь под резкие толчки в ее изнеженное горло и пыталась неумело приласкать языком, при этом спрятав зубы. Сглотнула солоноватую сперму под его нежное “моя умничка”, жалея, что это не может длиться до бесконечности. Не потому, что ей понравился сам процесс, а лишь из-за того, что сейчас он говорил ей теплые слова и нежно гладил по волосам и лицу, снимая рефлекторные слезы. Время не останавливалось, и спустя жалкие секунды он вновь становился прежним — сухим и циничным, размыкал ее дрожащие руки, которые тянулись к нему в поиске опоры и поддержки, и сразу находил себе занятие поинтереснее. Например, включить телевизор и развалиться в кресле, забыв напрочь про сжавшуюся на полу Настю. Даже тогда она не плакала. Сглатывала противный комок в горле, надевала натянутую улыбку и бежала на кухню заваривать Лешке кофе. Как ей ни хотелось прополоскать горло, не решалась, боялась обидеть его таким поведением. Приносила горячий ароматный напиток, стараясь не расплескать от странной дрожи в руках, получала сухое “спасибо” и занимала пустующее кресло, стараясь стать бесшумной и невидимой, пока ее мужчина смотрит футбол. От мамы знала: матч — это святое, не стоит мешать, только налить чаю (отец не пил) и принести чипсов. Ей бы задуматься, что эта толерантность не помогла спасти родительский брак, но она всегда подсознательно оправдывала отца: у него серьезная работа в ведомстве, часто сверхурочная, поэтому мама устала с этим мириться. Родителей понимала, а что сама идет по полю с такими же граблями, в упор не видела. Играла с Лешей роль послушной и во всем удобной девочки, свято веря, что прозреет, оценит, поймет, что лучше ему не найти. Да он наверняка уже это понял, боится признаться и самому себе, и ей. Может, бережет ее таким образом. Работа, судя по всему, опасная: раз она видела его избитым до синих гематом, второй раз в дверь начали стучать, грозя снести ее с петель. Тогда Шахновский грубовато затолкал Настю в ванную, велев не задавать вопросов и сидеть тише воды, ниже травы. “Он переживает о моей безопасности! У него, наверное, действительно очень серьезная работа”, - глупо улыбалась в зеркало девушка, не обращая внимания на усилившейся стук и маты с той стороны двери. Но чем же он все-таки занят?
