— Анна, остановитесь. Не надо никому ничего отправлять. Вы не понимаете, никто говорить с вами не будет… — голос Никеева дрогнул. — Они убьют и вас, и меня… это беспредельщики, Синдикат рядом с ними — палата лордов…
По позвоночнику прошла неприятная жаркая волна. Настя рванула руку из захвата. Пальцы Константина разжались, а в глазах появился лихорадочный блеск.
— Я прошу вас… давайте поговорим сначала. Не проходило ни дня, чтобы я не проклинал себя за то, что ввязался в это дело… Между двух огней… Я офицер, человек чести. Поймите… Лидер сказал, что убьет мою дочь. А перед этим пустит ее по кругу и заставит меня смотреть… я не боюсь смерти, Аня, но моя девочка ни в чем не виновата, Аня…
В голове зашумело. Настя почувствовала неладное слишком поздно. Голос Никеева отдалялся, а очертания комнаты дрогнули, размылись перед ее глазами до состояния серой пелены. “Кофе?” — мелькнула мысль, перед тем как ее рука, которую только что так отчаянно хватал мужчина, онемела. Не кофе, она держала стол и руки собеседника в поле зрения. Что-то другое…
Стало трудно дышать. Понимая, что начала отказывать нервная система, Настя вслепую кинулась на пол — пока еще слушались колени и левая рука, протянула ладонь под стол, чтобы вырвать нож-сюрикен из пут скотча… нарушение координации и потеря ориентации в пространстве дали о себе знать ту же минуту. “У него нет дочери! Я же читала досье!” — глухой стук и выстрел боли по черепу, рука схватила пустоту вместо деревянной поверхности. Шаткая опора исчезла, когда Никеев поднялся во весь рост. Настя попыталась вдохнуть полной грудью, задохнувшись от спазма, сковавшего гортань. Онемение распространялось по телу, кололо иглами острого инея затылок и позвоночник. С трудом удалось пошевелить пальцами, которые тоже стремительно холодели, словно в кровь впрыснули дозу жидкого азота.
Теплые пальцы Никеева сжались на ее подбородке, и она ощутила его дыхание — смесь ментола, табака и кофе.
— В “Обители ангелов” такому не учат, верно, крошка? — В ушах по-прежнему стоял гул, но она расслышала его слова с потрясающей ясностью. — Это стиль вуду. Камбоджа не прошла для меня даром. Достаточно одного целенаправленного нажима на определенную точку, чтобы вырубить человека меньше чем за минуту. Если в течение десяти минут не снять блок, “ужаленный иглой” останется парализованным до конца своих дней. Через двадцать минут начинают разрушаться клетки крови. Закипаешь как чайник. После начинается распад клеток гипоталамуса, но к тому времени обычно уже ничего не чувствуют…
Холод перекрыло ощущение жжения в сердце и нарастающий гул в ушах, серая пелена перед глазами озарилась яркими красными вспышками. Настя успела осознать, что упала на пол, и любая попытка пошевелиться обречена на провал. Никеев еще что-то говорил, до нее долетали только обрывки слов, из которых невозможно было разобрать суть: “Готова, пакуйте… 45, я открою…”.
“Попалась как дура”, - успела подумать Настя, уплывая за грань собственного сознания. Рывка за плечо она уже не почувствовала, как и нового нажима в ту же самую точку. Легкие заполнила струя кислорода, но это не вернуло ее из обморока — непроглядная темнота упала, придавила, сковала собой, отсекая любые связные мысли и перевернувшуюся реальность…
…Первое, что она ощутила — это холод. Холод окутывал и пробирал до костей, иголками колол в затекшие ладони и голени, возвращая им чувствительность. От него зубы выбили дробь, а малейшая попытка пошевелиться резанула острой болью. Сильнее всего она ощущалась в запястьях и коленях, которые упирались в холодную и твердую поверхность. Сгиб локтя пульсировал противной ноющей болью, которая отдавалась в затылке. В горло, казалось, насыпали стеклянной крошки. Першение становилось невыносимым.
— Лярва очухалась, кажется, — взрезал монотонный гул в ушах сиплый, словно простуженный, мужской голос.
Девушка не успела проанализировать происходящее. Зрение все еще к ней не вернулось, но, осознав, что за ее возвращением в этот мир наблюдают, позволила себе откашляться. Дышать стало легче. Виски еще давило, но с каждым ударом пульса кроваво-серая пелена перед глазами постепенно прояснялась.
— Я бы все равно вылил на нее ведро воды, — в голосе второго из присутствующих послышалась почти ненормальная жажда причинить боль и наблюдать за чужими страданиями. Такая интонация была знакома ей очень хорошо.
Настя попробовала опустить руку, чтобы откинуть с глаз волосы, но затея оказалась обреченной на провал. Острые, предположительно, металлические грани резанули запястье с глухим звоном. Все постепенно становилось на свои места. Она уже достаточно пришла в себя, чтобы осознать: ее кисти скованы грубыми наручниками, а ноги обжигает холодом бетонный пол с острой крошкой, которая причиняет дополнительную боль.
Глухие шаги замерли в опасной близости. Все еще пытаясь сморгнуть пелену, Настя глубоко вдохнула. Выдох прорвался вместе с глухим стоном боли, когда нешуточная затрещина обожгла ее скулу. Удар задел по касательной губы, брызнув на язык соленой каплей крови.
— Будешь говорить, соска?
Сиплый голос неприятно резанул по нервам. Зрение постепенно прояснялось, и Настя увидела кожаные, начищенные до блеска мужские ботинки на шнуровке. Желание сплюнуть кровь прямо на них было непреодолимым, но она погасила этот порыв по крайней мере до тех пор, пока не придет в себя окончательно и не поймет, где находится и как освободиться от оков. После приема, которым ее вырубил Никеев, тело казалось безвольным и непослушным, по мышцам разливалась противная ломота, как при простуде. Даже если она каким-то чудом сумеет разомкнуть замок наручников, сбежать в таком состоянии не удастся. Только ползком, а далеко она не уйдет таким образом.
Настя не заметила приближения второго из находящихся в помещении и не успела подготовиться к тому, что произойдет в следующий момент. Когда ледяная вода с силой выплеснулась ей в лицо, заливая с головы до ног, непроизвольно закашлялась, успев сделать несколько судорожных глотков. Было чертовски холодно, но пелена слетела с глаз моментально, сердце замерло и разогнало кровь по организму с запредельной скоростью, согревая окоченевшие мышцы.
Взгляд выхватил из грязного полумрака грубо оштукатуренные стены то ли большого гаража, то ли лодочного ангара со свисавшими с балок цепями. К одной из них, скорее всего, она и была прикована за руки. Грязные лампы в ржавых железных каркасах под потолком рассеивали тусклый свет, который давил на психику. Вряд ли этот ангар специально переоборудовали в камеру пыток, но весь антураж непостижимым образом создавал атмосферу обреченности и безвыходности. Об отоплении тут речь вообще не шла. Настя прикинула, что при температуре минус двенадцать градусов ее организму хватит сил продержаться меньше суток, даже при условили, что ее оставят одну и она сможет размять окоченевшие мышцы, чтобы согреться. Ледяной душ уже приблизил вероятное переохлаждение на несколько часов.
— Может, того… по-быстрому? — звон покатившегося по бетонному полу ведра перекрыл почти вкрадчивый голос второго незнакомца. Настя сморгнула капли воды с ресниц и подняла глаза, чтобы рассмотреть его как следует. На его губах играла похабная улыбка, а блеск в выцветших зенках разгорался с каждой секундой все сильнее, по мере того как вздымалась ее грудь, облепленная мокрой тканью шелкового кимоно.
