Белое пятно потолка. Сегодня солнце зашло за тучи, словно вступая в сговор с тем, кто сейчас обманчиво заботливо взбивал подушки, перед тем как уложить безвольную Настю на кровать. Проблеск золотистых лучей ей наверняка показался. Может, это был вовсе не просвет в пелене облаков, а внезапный блик живого огня в двух застывших бусинах глубокого янтаря. Чужие поспешные шаги стихли. Остался только он и параллельная реальность, которая грозила обрушиться на нее уже совсем скоро.
Она все же вздрогнула, когда игла вошла в ее вену, проткнув пылающую кожу. Вздрогнула не от боли, а от ощущения тепла его пальцев на своей руке, и оно показалось ей… наконец-то нежным, почти родным. Как и его шепот, призванный успокоить, пусть в нем была лишь одна сухая просьба “не дергаться”.
Второй укол она выдержала более стойко. Ядовитая жидкость хлынула в ее кровь практически мгновенно, Настя представила, как разбавлялся алый насыщенный оттенок ее крови колорантом выдержанного виски. А может, это были глаза Влада, которые сейчас неотрывно держали ее взгляд, не позволяя отвернуться. Теплые пальцы отпустили ее кисти, погладив напоследок тыльной стороной ладони, и переместились на подбородок.
— Не закрывайся и не прячься… все хорошо… — сердце зашлось хаотичным ритмом в первобытной пляске, когда сыворотка разлилась по кровеносной системе, виски сжались, резанув по черепной коробке первым приступом глухой боли.
— Начнем с простого. — Глаза Влада прошивали ее сознание насквозь без всякого пентотала натрия, не позволяя выстроить защитные бастионы. — Скажи мне свое имя.
— Настёнка… — прошептала девушка, отпуская боль прочь вместе со свистящим шепотом, с ответным взглядом, который отрикошетил эту боль прямо в эпицентр сознания мужчины, держащего ее волю в своих сильных и таких непривычно теплых пальцах…
…Минутная стрелка сошлась в одну сплошную с часовой на риске, соответствующей цифре три, когда он излишне резким рывком перекрыл клапан, подающий раствор в ее вены. Она дернулась на постели, словно почувствовав эту манипуляцию, которая не должна была никак отразиться на ней. Наполовину полная перевернутая бутылка с бесцветным препаратом дрогнула от резкого движения, несколько пузырьков воздуха поднялись вверх, отчего жидкость пошла утихающими резонансными волнами по поверхности. И с этим действием тишина в комнате стала особенно гнетущей и тяжелой, прерываемая судорожным дыханием, которое вылетало сквозь ее стиснутые зубы с шипящим свистом.
Спешить в этом деле не полагалось, но он ничего не мог с собой поделать. Как и в первый раз, слишком поспешно сжал ее руку, которая казалась аномально холодной, опрокинул пузырек со спиртовым раствором при попытке смочить ватный диск; выругавшись про себя, замер на долю секунды, перед тем как извлечь наконечник иглы из ее вены и нажать на место прокола.
Настя судорожно дернулась и всхлипнула, и Владу пришлось ощутимо придавить ее плечо, удерживая на постели. Она что-то сбивчиво выпалила в пустоту — набор звуков, которые разобрать было невозможно, и снова затихла, позволяя второй капельнице со снотворным и дальше удержать ее на шаткой грани сна и яви. Вряд ли это состояние можно было назвать полноценным сном. Грудь девушки вздымалась, голова металась по подушке, тени от ресниц на скулах удлинились и сами черты лица стали более резкими. Бледность сменила лихорадочный румянец с первой каплей введенного препарата, даже след от обширной гематомы стал светлее из-за этой ненормальной бледности.
Ей не должно было сейчас быть больно. Не так, как в первый раз, когда она отчаянно сопротивлялась, пытаясь вырвать трубки капельниц, и напугала Влада своей истерикой до такой степени, что ему приходилось делать перерывы на часы, отпаивая ее успокаивающим чаем и качая на руках, остерегаясь за ее состояние.
Похоже, в этот раз она к нему прислушалась и не сопротивлялась. Говорила не так сбивчиво и не кричала от боли, которая становилась нестерпимой с каждой попыткой взять свои чувства под контроль. Устала? Испугалась? Скорее всего, подсознательно хотела донести до него то, что он сегодня услышал.
Эта информация перевернула его прежний мир еще в первый раз. Он и сам не мог вспомнить, сколько дней прошло. Он был взбешен так, как никогда прежде до этого, только чудом не сорвался там, на заброшенных лодочных складах у пристани реки Z, когда хладнокровно наблюдал, как Никеев и пара его ребят вытаскивают из багажника тело девушки с запрокинутой головой и волочащимися по земле волосами. Отобрал у кого-то мощный фонарь, чтобы посветить ей в лицо… и едва не выронил его из рук.
“Не может быть… просто не может быть”, - билась в мозгу одна-единственная мысль. Шок был настолько сильным, что ему потребовалось выпить коньяка и привести свои чувства в более менее стабильное состояние. Он и не пошел ее допрашивать только потому, что опасался: или убьет на месте, получив подтверждение того, что эта солнечная девочка, которую он однажды потерял и безуспешно искал несколько лет после своего возвращения, и правда работает на Шахновского… или на хрен уронит свой незыблемый авторитет, когда пошлет всех своих подчиненных к чертям и увезет ее отсюда все равно куда, движимый одной целью, — отогреть, расспросить, прижать к себе и никогда больше не отпускать.
Жал руку Никееву в знак благодарности и с трудом сдерживался, чтобы не сломать эту самую руку, которая осмелилась коснуться его девчонки для демонстрации этого варварского “стиля вуду”. “Осторожно, она из Ангелов”, - счел нужным предупредить Никеев.
Из Ангелов. Они прошли одну и ту же школу выживания. Он — за несколько лет до того, как ее встретил. Она — после того, как он вернулся в столицу с намерением собрать достаточно ресурсов, чтобы разрушить Синдикат. Увы, он сбился с ног в попытке ее отыскать, и даже семья Насти словно в воду канула.
Ни разу не подумал, что его девочка могла оказаться в “Обители ангелов”, а ведь эту полусекретную структуру каким-то образом частично курировал ее отец, бывший тогда подполковником МВД. Не подумал и о том, что Настина подготовка растянулась на долгие годы, и теперь она была вооружена куда более обширным набором смертельных знаний, чем он сам.
И их обоих едва не погубило тщеславие и уверенность в том, что круче них никого больше быть не может…
Смотрел на нее, подвешенную к потолку за цепь, окоченевшую от холода, но такую несгибаемую и сильную, смеющуюся в лицо своим мучителям, — а сердце обливалось кровью от жестокой шутки суки-судьбы, так цинично раскидавшей их по разные стороны баррикад. Бежал как дезертир с поля боя, нарезал круги вокруг ангара, не замечая зимнего холода, раздираемый противоречиями без шанса найти верное решение.
На войне все средства хороши. И иногда эмоции ставят крест на всем. Воистину, война — страстное порождение стратегии и воли…
Непонятно, как сумел совладать с собой, ворвался в ангар, стараясь оставаться невозмутимым. Это промедление, которое он сам, не привыкший врать себе, назвал малодушием, и стоило жизни Стволу. Что он чувствовал тогда, когда услышал выстрел, и увидел такое родное лицо, залитое неестественно алой кровью? Наверное, он прожил несколько жизней в этот самый момент, пока не понял, что кровь на ней чужая…
