– Твою жизнь, Саманта. Я дарю тебе жизнь. Сделай то, что я прошу, и я отведу тебя к Шону. Откажись, и тогда умрешь.
Она нагнулась за моим кинжалом, провела лезвием по ладони, оставляя кровавый след, который зажил прежде, чем она протянула мне сверкающее оружие.
– Вот мое слово, – пробормотала она, когда мои руки сомкнулись вокруг стали.
Глава 17
Дункансбург, пограничные земли, 1741
Седельные сумки Аласдера Бьюкенена были полны, а за ним были три повозки, до упора нагруженные собранными налогами для Каталя Стюарта. Куры в плетеных корзинах, поджаренное мясо в бочках и мешки со свеклой, луком, овсом и мукой. По сравнению с товарами и скотом, которыми крестьяне оплачивали свою десятину, мешки монет казались ему почти смехотворными.
Пятеро вооруженных людей сопровождали повозки, пока он ехал на север. Каталь и остальные его люди задержатся в пограничных землях еще на несколько дней и проведут суд. Поскольку лишь немногие жители и крестьяне могли позволить себе оставить работу, чтобы добраться до Гальтайра, разногласия и иски обсуждались только тогда, когда лорд брал на себя смелость отправиться к ним. Раз в год, когда взимались налоги, такая возможность представлялась и всегда занимала внимание Каталя на несколько дней.
Тем временем Аласдер должен доставить уплаченное в Гальтайр, потому что зерно может сгнить, если держать его в повозке под дождем.
Он был рад избежать общества других, потому что ему совсем не хотелось провести еще одну ночь в душной тесноте крестьянской хижины или на жесткой постели постоялого двора. Возможно, это было связано с его северными корнями, но ему нужно было личное пространство и чистый воздух. Холод и сырость нагорья были ему дороже, чем храп обитателей этих убогих хижин.
Поэтому Аласдер и повел своих людей в обход Дун– кансбурга. Их ропот сопровождал его последний час, потому что, в конце концов, там был и приличный постоялый двор, и приятные трактирщицы. Возможно, он посочувствовал бы отряду, если бы сам мог что-то чувствовать. Но так как проклятие лишило его как удовольствия от женщин, так и удовольствия от алкоголя, городу нечего было ему предложить. Его люди переживут это и будут довольствоваться сегодня вином из своих бурдюков. Это было большее, что он мог предложить.
Мужчина приподнялся в стременах и поднял руку, чтобы слуги остановили повозки, из-за громкого стука колес которых никто не мог разобрать ни слова.
– Здесь мы разобьем лагерь. Соберите повозки вместе и расставьте лошадей по кругу, чтобы мы заметили, если кто-то приблизится.
С группкой молодых ясеней со спины, заграждением для повозок из лошадей и рекой, которая давала им защиту сбоку, это место было почти идеальным. По крайней мере, из-за повозок нельзя было проехать по дороге незамеченным.
– Найл, разведи огонь и возьми овса, сала и лука. Приготовь что-нибудь хорошее, чтобы мужчины могли утолить свой голод. Но если я услышу, что кто-то еще жалуется, мы можем решить проблему и по-другому.
Мужчины угрюмо смотрели в землю, ибо никто не посмел бы бросить на викинга зловещий взгляд. Каждый из них уже видел, как великан сражается – и побеждает. Он был не из тех, кого хотелось бы видеть в ряду своих врагов.
Когда запах жареного лука разнесся по поляне, Аласдер поднялся с расположенного неподалеку от костра бревна и велел одному из вооруженных людей следить за седельными сумками с золотом.
Теперь, когда он ясно дал понять, что больше не хочет слышать никаких жалоб на упущенные возможности, мужчины перешли к тому, чтобы компенсировать их грубыми шутками и непристойными песнями. Если бы он что-то чувствовал, то, возможно, пожалел бы о том, что после Натайры Стюарт не был близок ни с одной женщиной – последний раз был еще до того, как проклятие лишило его эмоций. Но он просто воздерживался от этого, равно как не ценил вкусную еду или человеческие отношения.
Возможно, размышлял Аласдер, когда-нибудь он уедет отсюда. Его клятва Каталю привязала его к клану Стюартов, но каждый раз, когда он приезжал в Гальтайр и ему приходилось сталкиваться с Натайрой, он спрашивал себя, почему так поступил. Даже без каких-либо чувств – любви или ревности, тоски или желания – она была для него самым важным человеком и, несмотря на это, недосягаемой. Должен ли он смотреть целую вечность, как она проводит свою бесконечную жизнь с Блэром?
Часовой занял пост рядом с лошадью Аласдера, достал из кармана серебряную фляжку и сделал здоровенный глоток. Держа руку на рукоятке меча, Аласдер вышел из лагеря. Он следил за течением реки некоторое время, пока растущие на берегу и на мелководье деревья и разбросанные валуны не сузили реку до нескольких метров, до почти стоячего водоема.
Хотя уже наступила ночь, было не совсем темно. Все казалось накрытым синей вуалью или как будто рука художника покрыла все иссиня-черной краской. Серп луны бледно светил из своего белого двора, и только в бурлящем боковом рукаве реки сверкали волны, тогда как на мелководье у воды была гладкая блестящая поверхность. Почти как ртуть, которую Аласдер однажды видел у одного странствующего целителя.
Луна и ее звездная свита отражались в воде, словно покинули свое место на небе, чтобы в эту ночь принять ванну в жидком серебре.
Плавными движениями северянин положил меч рядом, расстегнул ремень на груди и снял кожаную куртку. Он не был шотландцем, поэтому отказался от накидки с цветами Стюартов. Только серебряная пряжка на его поясе с двумя скрещенными мечами свидетельствовала о его верности Каталю. Когда он расстегнул ремень на поясе и сбросил на землю сшитую из нескольких полосок кожи юбку, только сапоги остались на нем. В конце концов и они последовали за остальной его одеждой, и Аласдер ступил на мелководье.
* * *
Я была так раздражена! Не осталось слов, которые могли бы описать, как мне было досадно вот уже больше недели разъезжать по Шотландии на лошади и без нее, на телеге или пешком, не приближаясь ни на шаг к своей цели. Постепенно я стала думать о том, что лучше бы я никогда не покидала своей уютной квартиры и никогда не находила картины и записи в церковном реестре. Я желала вернуться в объятия Пейтона!
Если то, о чем говорила Натайра, правда – что я ничего не могу изменить в отношении проклятия, – то я совершенно напрасно взвалила на себя все тяготы и опасности. Но ведь однажды я уже разрушила проклятие! Эта женщина и этот хаос путешествий во времени все еще сводили меня с ума. И хотя я не доверяла ей ни на йоту, теперь мне пришлось положиться на нее! О, я ненавидела свое положение и в очередной раз проклинала свою импульсивность, которая привела меня на кладбище, а значит, к Аласдеру и всей этой чертовщине.
Я все еще не могла поверить, что на самом деле последовала за своим врагом – женщиной, причинившей столько зла, – через половину Шотландии. Не совсем добровольно, но какое это имело значение?
Мы едва обменялись парой слов с тех пор, как покинули брох. Все уже было сказано. Своей кровью она дала мне клятву убить меня, если я не сделаю того, о чем она просила. Значит, выбора у меня не оставалось.
