Лу!
Как это возможно? Пейтон похлопал себя по бедрам, чтобы подозвать к себе огромного волкодава, и понял, что он, как ребенок, с нетерпением ждет, чтобы зарыться лицом в лохматую шерсть своего старого питомца. Лу наклонила свою могучую голову и колебалась. Правда, ее хвост вилял от радости, но она, казалось, чувствовала, что с ее хозяином что-то не так. В конце концов, он был тем самым двухсотсемидесятилетним изданием Пейтона, которого Лу знала.
– Иди сюда, mo charaid! – поманил он пса к себе и протянул ему ладонь. С неуверенным урчанием зверь приблизился и принюхался. Его огромный язык прошелся по руке Пейтона, и, сделав еще один вздох, зверь тесно прижался к груди Пейтона.
– Все в порядке, моя хорошая, – прошептал Пейтон собаке куда-то в шерсть и обвил руками ее теплое тело. Его желудок сжался от радости от того, что этот друг, считавшийся мертвым уже много сотен лет, вернулся к нему. Через все это время собака узнала его. Он был так растроган, что ему трудно было оторвать ее от себя.
– Найди себе женщину и оставь шавку в покое, – глумился один из охранников, широко ухмыляясь и опираясь на деревянные перила, поддерживавшие бруствер.
– Fan sàmhach! – предупредил Пейтон парня, чтобы тот заткнулся, однако поднялся и расправил складки на килте, прежде чем пройти через двор к жилой башне. Лу не отходила от него ни на шаг, и Пейтон чувствовала себя от этого немного увереннее.
Он открыл большую дверь и шагнул в холл. Здесь было темно и сквозило. Ему казалось, что он вернулся в свой дом после долгого путешествия. Наверное, ему понадобится несколько дней, чтобы прийти в себя.
Лу коротко гавкнула, а затем через открытую двойную дверь вошла в большой зал. Конечно, она надеялась найти среди скамеек остатки еды, и, как помнил Пейтон, шансы на это были неплохие.
Сам он так не спешил. Его взгляд поднялся по ступенькам, проследовал за массивным поручнем из белого камня в гостиную. Юноша знал, что найдет там. Его покинутый дом. Пейтон помнил, как его давила темнота проклятия много веков назад, даже после того, как он покинул Буррак.
Сжатые в кулаки руки должны были скрыть его дрожь, когда он последовал за голосом, донесшимся до него из зала. Это был знакомый голос, заставивший все внутри него вибрировать.
Шаг за шагом он приближался к ней. Он уже чувствовал запах свежего тростника, разбросанного по полу. Няня Макмиллан настаивала на том, что сухие травы следует смешивать, чтобы они давали приятный аромат. Он остановился у двери и изо всех сил пытался успокоиться.
– Они украли его у меня, милорд. Украли! Врать божьему человеку в лицо и отнять у него коня, это… Нет слов, которые оправдали бы этот бесчестный поступок! – услышал Пейтон, как кто-то ругается, но увидел только седовласого мужчину, терпеливо и заинтересованно слушающего жалобу. Фингаль Маклин. Глава клана, лорд замка Буррак. Его отец.
Пейтон моргнул, потому что внезапно ему начало жечь глаза.
«Отец!» – хотелось крикнуть ему, но он не знал, как или какими словами ему удастся преодолеть пропасть, вызванную проклятием.
Словно в трансе, он шагнул навстречу человеку, который под конец жизни испытывал лишь малую привязанность к своим проклятым сыновьям. Неудивительно, что он все же настоял на том, чтобы найти мирное разрешение вражды. Пейтон пришел в отчаяние при мысли о том, как близко они уже тогда подошли к ненасильственному соглашению. Брак с девушкой Кэмерон… если бы его отец знал, что он влюблен в Саманту…
Было бесполезно думать о том, что могло бы произойти. Что имело значение, так это их кровавый поступок, который они совершили против воли отца.
– Мой дорогой господин викарий, – унял Фингаль пострадавшего. – Разве вы не должны стоять на коленях в часовне и молиться о здравом возвращении девушки, вместо того чтобы издавать эти вопли о вашей лошади? Вы не успокоитесь, если я пошлю кого-нибудь поискать ее и, конечно, ваше животное?
Священник смущенно отвернулся и едва мог смотреть лорду в глаза, но по-прежнему непримиримо сжимал губы.
Фингаль устремил взгляд выше, словно бог сидел в глубине зала, но промолчал, так как оттуда не следовало ожидать чуда.
– А теперь возьмите кувшин вина, закусите и будьте гостем под моей крышей, пока все это не прояснится.
Неохотно викарий сделал, как ему было велено, и направился к скамейке, где уже сидели мужчины, чтобы пообедать.
Пейтон понял, что время настало. Глубоко вдохнув, он набрался храбрости и шагнул к отцу, когда удар по плечу заставил его пошатнуться.
– Уже вернулся, bràthair? Конюх Мейсон сказал, что украли твою лошадь?
От дружеского похлопывания Шона по плечу он едва ли не согнулся до тростника на полу, и всему этому сопутствовал испуг от встречи с ним.
Шон выглядел по-другому. Суровый. Как настоящий воин. Таким он уже не помнил своего брата. Как будто время размыло его образ на протяжении веков. Что, однако, не ослабло, так это его живой ум. Пейтон уже по взгляду брата понял, что с ним что-то не то.
– Ifrinn! И что произошло с твоими волосами?
Рука Пейтона потянулась к коротким прядям. Как и Шон, в то время он носил волосы длиннее, и брату, конечно, показалось странным видеть его теперь перед собой с обрезанными волосами.
Кроме того, громкое приветствие Шона привлекло внимание Фингаля. Лорд стукнул кулаком по столу и угрюмо посмотрел на них.
Пейтон колебался. Должен ли он ответить Шону, или…
Выражение глаз отца изменилось. Лишь на мгновение Пейтон поверил, что увидел в нем что-то вроде надежды, прежде чем безразличие стало единственным, что можно было уловить.
Он оставил брата и подошел к отцу с высоко поднятой головой и большим уважением. Слезы затуманили его взгляд, когда он схватил его за руку и опустился на колени.
– M‘athair. Tha mi duilich. – Он поцеловал ему руку и посмотрел в лицо. – Gabh mo leisgeul, – умолял он о прощении.
Фингаль выглядел сбитым с толку. Его рука дрожала в руках Пейтона, а мускул на его челюсти дергался от напряжения. Откровенно любопытствующий взгляд Шона прожигал Пейтону спину, но он не хотел подниматься, пока не получит ответ на свою просьбу.
Фингаль отдернул руку, но продолжал смотреть на него.
– Что это значит? – требовательно спросил он. Фингаль поднял руку, и Пейтон дернулся, ожидая удара, – но его не последовало. Вместо этого отец смахнул слезу со щеки. Его голос срывался, когда он повторил свой вопрос: – Что это значит, mo bailaich?
Горло Пейтона сжалось. Ни единого звука не сорвалось с его губ, и грудь сдавило. «Мой мальчик!» С ночи проклятия Ваноры Фингаль не назвал ни одного из них сыном.
Шон тем временем тоже подошел ближе и так же, как и Фингаль, напряженно ждал объяснения.
– Отец, я… – Пейтон сглотнул, но горло сжалось еще больше. – Я знаю, что уже поздно извиняться, но ради всей любви, которую ты всегда испытывал ко мне, когда я был мальчишкой, я прошу у тебя прощения. Я преклоняю колени перед тобой не только как тот мальчишка, но и как человек, совершивший ужасную ошибку. Который предал твои уважение и доверие. Я преклоняю колени перед тобой как человек, победивший ненависть и от всего сердца раскаявшийся в том, что сделал. – Пейтон вытащил свой Sgian dhub и провел лезвием по своей ладони, прежде чем подать Фингалю окровавленное оружие. – Клянусь своей кровью, отец, я преклоняю колени и прошу твоего прощения.
