Пейтон знал, о ком думает Шон.
– Да, это так, – задумчиво согласился он. Он задавался вопросом, может ли это быть ошибкой, особенно с учетом того, что он вспомнил, как он вернулся в Буррак после освобождения у ведьм Фэр-Айл. Поэтому он наверняка скоро прибудет в замок.
Если быть честным с самим собой, то, пожалуй, это было даже главной причиной его спешки. Он знал, что его старое «я» смирилось со своей ситуацией и проклятием, но будет ли так, если он снова столкнется с Сэм…
Этого он предпочел бы не выяснять.
– Я не могу рисковать встретиться сам с собой, Шон, – вместо этого сказал он.
Тот нахмурился:
– Ты не знаешь, что произойдет?
У Пейтона не было ответа. Он не знал правил Вселенной, и его предположение в значительной степени опиралось на научную фантастику и теории путешествий во времени Марти Макфлая.
– Нет, не знаю и не хочу рисковать.
Шон кивнул:
– Я согласен, но только ты… нет, он… заслужил увидеть невесту. Поэтому я попросил тетю Кендру нарисовать картину Сэм. Ты дашь мне на это свое благословение, bràthair?
Сестра Фингаля Кендра изобразила всех членов семьи Маклин. Ее работы висели на стенах жилой башни, и на них были Блэр, Шон и Пейтон в детстве.
– Мы не пробудем здесь достаточно долго, чтобы Сэм могла позировать как модель, – возразил Пейтон, потому что не был уверен в том, что Натайра и Аласдер не нарушат своего слова.
– Ты же знаешь тетю Кендру, она не забывает лица. Саманте не придется долго сидеть, но, возможно, ей удастся хоть немного отдохнуть. Тебе не кажется, что все это слишком для нее?
Пейтон посмотрел в лицо своему брату и увидел на нем печаль. Насколько трудно будет Шону вновь погрузиться в бесчувственность проклятия, когда Пейтон и Сэм вернутся назад?
– Ладно, один день на передышку для всех нас, – согласился Пейтон. – А теперь, когда ты снова ненадолго можешь чувствовать, может, проведешь этот день с кухаркой Лилиан? По-моему, она давно сохнет по тебе.
Шон помедлил, а затем отрицательно покачал головой.
– Мы прекрасно проводили время, прежде чем проклятие прекратило это, – признался он и усмехнулся: – Но ты сказал, что я влюблюсь – в будущем, да?
Пейтон поднял брови:
– Верно, но какое это имеет отношение к сегодняшнему дню?
Шон пожал плечами:
– Если я могу иметь все, то я не хочу только половину. Я вижу, как ты чувствуешь, и… Пейтон, я хочу так же.
Прежде чем юноша успел что-либо ответить, шепоток пробежал по немногочисленным гостям, и все глаза обратились на пару, медленно шагавшую по усыпанной цветами дорожке.
* * *
От вина мне казалось, что я почти плыву по воздуху. Так легко я себя чувствовала, шагая сквозь ночь рядом с Фингалем Маклином, главой клана. Мне было тепло, и сердце билось в такт, который хорошо соответствовал сказочной сцене, к которой мы подошли. Казалось, будто все происходит во сне. Мы прошли мимо скамеек, на которых сидели няня Макмиллан, Шон и остальные, лица которых сияли от радости.
Рука Фингаля была для меня якорем, потому что мне казалось, что если я отпущу ее, то сразу взлечу. А потом я увидела его, человека, которого любила больше всех на свете. Он стоял под деревом, с многообещающей улыбкой и открытым и ласковым взглядом.
Фингаль повел меня в сторону Пейтона и вложил мою руку в руку сына.
– Береги эту девушку, mo bailaich, ибо она для всех нас судьба и предназначение, спасение и покой.
Пейтон погладил мою руку и посмотрел на отца:
– Да будет так, отец.
Я сглотнула. Черт, как будто мне сейчас нужны были такие слова, когда сердце у меня и без того колотилось как сумасшедшее. Поцеловав меня в щеку, Фингаль передал меня сыну и сел на одну из скамеек.
Я подняла взгляд и увидела свое будущее в глазах Пейтона. Как и беззаботный Пейтон, которым он когда-то был до проклятия, юноша заставил меня заглянуть на самое дно своей души и показать все свои чувства. Его страхи, надежды и вина, которые всегда сопровождали бы нас, уже не могли причинить нам вреда.
– Mo luaidh, tha gràdh agam ort, – заверил он меня в своей любви и дал викарию знак к началу церемонии.
Священник, видимо, говорил, потому что губы его шевелились. Но я не могла следовать за его словами. Для меня существовал только этот миг под открытым небом, в сиянии свечей и уверенности, что все сложится так, как должно быть.
Я снова пришла в себя, когда Пейтон торжественно вынул из ножен на поясе Sgian dhub. С удивлением я посмотрела на гравировку с девизом моих предков. Это был мой собственный кинжал, который должен был запечатать клятву нашей кровью, – и я была готова отдать свою кровь за то, чтобы быть рядом с этим человеком.
Осторожно он оцарапал мою ладонь, пока из надреза не показалась густая капля крови, затем погрузил лезвие в чашу, которую держал наготове викарий. Он улыбнулся, передавая мне свою руку и клинок, чтобы я могла сделать то же самое. У меня закружилась голова, когда я вдавливала холодную сталь в плоть Пейтона и красное вино смешалось с его кровью.
«Помни тех, от кого ведет начало твой род» – в то мгновение, казалось, дух отсутствующего Пейтона тоже был с нами, и девиз моих предков стал девизом всех. Я вздрогнула, когда опустила клинок в вино, и викарий пришел мне на помощь. Он вложил мою руку в руку Пейтона и обернул их белой льняной лентой.
– Связанные кровью, произнесите клятву, которая соединит ваши жизни.
Пейтон сжал мою руку.
– Моя жизнь за тебя. – Он выпил из чаши, которую викарий подал ему, чтобы скрепить союз.
Я смахнула слезу, которая скатилась из уголка моего глаза. Не было священника, не было гостей. Только Пейтон и я.
В наших руках смешалась наша кровь, так же как когда-то соединила нас судьба.
– Моя жизнь за тебя, – повторила я его слова и одним глотком из чаши скрепила свою клятву. Металлическое прикосновение в сладости вина было на вкус истиной.
«Встреть свою судьбу», – сказала когда-то в моем первом видении Ванора. Это стоило мне крови, пота и слез, но я выполнила свою задачу – и теперь я была здесь и стояла перед любовью своей жизни, навеки связанная с ним нашей кровью и священным обещанием.
* * *
У Шона на глазах выступили слезы. Ему было сложно справиться с нахлынувшими чувствами. Целый год он ничего не чувствовал, и это эмоциональное торжество совершенно выбило у него почву из-под ног.
Его отец плакал от радости, няня Макмиллан, которая была для него и его братьев как мать, растроганно сопела в носовой платок, а сам он яростно сопротивлялся, чтобы не последовать их примеру. Это было похоже на опьянение, и он боялся того момента, когда оно закончится.
