Читатель, без сомнения, поймет, что это несерьезный вопрос. Я согласен. Я поднял его потому, что у нас нет способа отличить экстерналии от других вещей, которые либо наносят нам ущерб, либо приносят пользу Когда я проходил службу в пехоте, мне часто не нравились вещи, которые касались меня и других призывников. Двадцатимильный марш-бросок с полной выкладкой, оружием и боеприпасами – это то, чего бы я никогда не сделал добровольно. Было ли это экстерналией? Думаю, что стандартный ответ на этот вопрос – «нет», но обосновать это проблематично. Утверждать, что это не было экстерналией, потому что я являлся гражданином Соединенных Штатов, представляется затруднительным.
Рассмотрим теперь общественные блага. Это особый вид экстерналий, в которых щедро рассеяна выгода. Эта тема была затронута еще Адамом Смитом, отмечавшим, что возведение мостов выходило за рамки финансовых возможностей отдельных лиц или компаний и, следовательно, они должны были строиться правительством (Smith 1902; Смит 2007). И хотя мы сегодня привыкли к тому, что мосты возводятся правительствами, мы знаем, что частные компании могут и иногда действительно производят такие общественные работы. Платные мосты, платные дороги и даже Суэцкий канал были построены частным образом. Тем не менее есть некоторые вещи, которые сложно отдать на откуп рынку. Это те случаи, в которых было бы нелегко скоординировать действия большого количества совершенно не связанных между собой предприятий. В целом вывод, к которому я здесь пришел, заключается в том, что у нас нет настоящего определения экстерналии. Мы с легкостью можем составить перечень вещей, которые делает правительство и которые иногда обосновываются как уменьшение экстерналий. Проблема подобных перечней в том, что, хотя мы можем достичь согласия относительно того, каким было действие правительства, нам не удается договориться касательно его желательности в каждом отдельном случае.
До недавнего времени во многих учебниках по экономике говорилось, что, поскольку множество самых различных людей использовали такие средства, как, скажем, мост, то при возведении моста невозможно опираться на них. Гарольд Демсец (Demsetz 1967), очевидно, после прочтения Адама Смита, отмечал, что если множество различных лиц используют данное средство, то за его применение можно ввести плату, но за некоторые другие стандартные виды деятельности правительства, такие как военные операции, едва ли можно платить подобным образом. Итак, правительственное учреждение, имеющее право взимать налоги, необходимо. Однако говорить в этом случае об общественных благах кажется неправомерным. И все же говорить так принято, и я не стану отказываться здесь от такого словоупотребления. Особый случай, когда встречается более одного средства, представлял бы особую сложность. Для нас нежелательно, чтобы сразу несколько частных компаний рыли траншеи у нас на улицах, строя конкурирующие коллекторы. Они могут и нередко действительно создаются частными компаниями, но у каждой такой компании есть монопольное право на то, чтобы рыть данную улицу. Нет никаких оснований полагать, что разрешенная правительством монополия в этой области – необязательная система, ведь сложно представить иные альтернативы, помимо прямого правительственного обеспечения.
Повторюсь, правительственная деятельность сама по себе может быть экстерналией, а единственным обоснованием задействования в этих случаях именно правительства, а не торга является удобство. Уверен, что у читателя, как и у меня самого, имеется перечень таких явлений, по отношению к которым ему бы хотелось, чтобы правительство приняло меры для устранения экстерналий. Если он задумывался над вопросом, то мог бы также составить свой перечень вещей, которые делает правительство, которые затрагивают его и которые ему не нравятся. Насколько я понимаю, фактическое распределение деятельности правительства в этой области – в значительной степени вопрос обычаев и удобства, нежели более тщательно обоснованное действие. Только правительство может использовать или угрожать применить силу в этих областях. Но в каких именно областях? Я заканчиваю эту главу, признаваясь в своем невежестве. Если читатели смогут прояснить эту проблему, я буду им очень признателен.
4. Бедные
Давно, когда я только начал работать в университете, Фонд Эрхарта проводил конференции, на которых ведущие ученые в области, как это тогда называлось, «консервативной» экономики или политологии читали лекции более молодым людям, таким как я. В те далекие времена нас, «консерваторов», было очень и очень мало. В университетах безраздельно господствовали те, кого в Соединенных Штатах и тогда, и теперь принято называть «либералами». Эти конференции выполняли две задачи: существенным образом улучшали интеллектуальное содержание консервативного движения (в особенности для молодых ученых) и, кроме того, давали четкое представление о том, что мы не были совсем одиноки в академическом сообществе в целом, даже если и были в значительной степени ограничены компанией более старших ученых в своих непосредственных университетах.
На первой такой конференции, которую я посетил, выступало трое докладчиков, одним из них был Милтон Фридман. Среди множества вещей, о которых он говорил, было также благотворительное распределение, и в частности роль правительства. Подобное не пользовалось большой популярностью в среде ученых-«консерваторов», посещавших конференции. Им вообще не нравилось перераспределение доходов, и так сложилось, что Соединенные Штаты в те времена были довольно процветающим государством, поэтому бедные на тот момент не являли собой большой проблемы. Тем не менее его аргументация, которая, насколько мне известно, прежде нигде не озвучивалась, заключалась в том, что бедные создавали экстерналию, делая несчастными небедных. Если я правильно припоминаю, он спросил нас, доставило бы нам радость видеть перед своим домом умирающего голодной смертью.
Вопрос вызвал затруднения у этих ученых-противников «Нового курса» и немалое недовольство среди слушателей. Некоторые из них фактически сказали, что не станут ничего предпринимать и позволят человеку голодать. Уверен, что они бы так не поступили на самом деле, но мы, несомненно, были в сильном замешательстве от такого вопроса. В моем случае я согласился с тем, что делать что-то нужно, но совершенно непонятно что. Мой итоговый вывод – а он важен для этой книги – заключается в том, что бедность и страдание действительно создают экстерналию и, следовательно, требуют определенных действий со стороны правительства. Какими должны быть эти действия, рассматривается в этой главе.
Среди ученых я был, вероятно, единственным, кто счел этот аргумент Фридмана наиболее убедительным. В начале жизненного пути, будучи на дипломатической службе, я работал в Китае – во время и сразу же после гражданской войны, а потом в Корее – на конечном этапе корейской войны и тотчас по ее окончании. В обоих этих случаях я был свидетелем подлинного страдания и уверяю вас, это причиняло мне боль. Безусловно, это была экстерналия. Тем не менее я, как личность, мало что мог сделать с этим. Проблема в обеих ситуациях была настолько велика, что личный вклад в ее решение, каким бы значительным он ни был, не мог сколь-либо серьезно повлиять на нее. Я бы сказал так: со временем развиваешь в себе своего рода повседневное равнодушие к проблеме. Внимание бы привлекли лишь особые случаи, но не общая бедность, которую мы видим на улицах.
