Общее утверждение, что вещи, которые нам нравится делать, благоприятны для нас и, вероятно, обеспечат большее потомство по нашей генной линии, является правильным. Так как мы получаем удовольствие, умеренно делая пожертвования на благотворительность, то не безосновательно считать, что это также приведет к большему потомству. Это можно обосновать тем, что поддержание добрых отношений с другими членами группы будет представлять ценность для выживания. Понятно все же, что это не приведет нас к щедрому одариванию пострадавших от наводнения в Венесуэле. Тем не менее даже в такой ситуации можно утверждать, что для людей, с которыми мы общаемся, сам факт, что мы делаем пожертвования, означает, что мы – «хорошие люди».
Тот же аргумент выглядит убедительнее, если мы имеем дело непосредственно с людьми, с которыми общаемся регулярно. Если мы будем милыми и щедрыми с друзьями и знакомыми, это может привести к тому, что они будут милыми и щедрыми с нами и нашими детей, и, следовательно, к увеличению потомства. Это может также означать, что у нас, таким образом, станет меньше трений в наших постоянных отношениях и, следовательно, опять же, выше ценность для выживания для нас самих и наших потомков. К сожалению, оба эти аргумента, если над ними тщательно поразмыслить, не срабатывают.
Предположим, что мы жертвуем чем-то для других членов нашей группы, а они жертвуют чем-то в ответ. Если бы наши пожертвования были хоть немного меньше, чем их, мы бы оказались в выигрыше и могли иметь больше потомков. Должно быть своего рода состязание, в котором каждый индивид или генная линия стараются отдавать хоть ненамного, но меньше, чем получают. Со временем это приведет к постепенному сокращению, а в конечном итоге и полному прекращению пожертвований. Если посмотреть на наших ближайших родственников – шимпанзе, то можно обнаружить, что эта линия аргументации более или менее полно описывает происходящее. Они очень редко идут на жертвы ради кого-то другого, кроме своих прямых и известных отпрысков[12]. Иногда шимпанзе убивают обезьян и съедают их. Что касается мяса, то шимпанзе вполне может подарить его друзьям и знакомым. Но это не распространяется на фрукты или орехи, которыми они обычно питаются. Примитивные народы проводят примерно те же самые различия. Охотник может поделиться оленем или какой-либо еще убитой им добычей со своими соплеменниками. Он редко напрямую поделится иными видами пищи.
Существует одно очевидное объяснение такой дифференциации. Мясо, как правило, добывается в достаточно большом количестве, так что его невозможно съесть за один прием в одиночку. Обычно оно очень быстро портится и начинает представлять угрозу для здоровья. Шимпанзе или любой человек каменного века, припрятывавшие мясо для себя или своего семейства, подвергались большому риску умереть от пищевых отравлений. Следовательно, отдать мясо другим в надежде на вероятное ответное действие вполне может быть совместимо с эволюционным отбором, принимая во внимание грозящую опасность. Это не относится к фруктам, орехам или иной другой пище растительного происхождения, которая составляет основную часть рациона шимпанзе. У первобытных людей основу их рациона также составляло то, что собирали женщины, а не добыча мужчин-охотников.
Возможно, мне не удалось убедить вас в том, что благотворительная деятельность за пределами непосредственного семейства должна быть исключена в результате эволюционного отбора. Мы вернемся к этой теме ниже. Сначала, однако, позволю себе объяснить вполне разумные биологические причины, которые могут привести к определенной благотворительной деятельности. Мои рассуждения основываются на книге Докинза «Эгоистичный ген» (Dawkins 1989; Докинз 1993), а также на одной из моих статей (Tullock 2002).
По своей сути механизм наследования осуществляется посредством передачи генов, а животные, растения и т. д. выступают лишь в качестве носителей сменяющих друг друга поколений генов. Таким образом, если ген послужил причиной того, чтобы его носителем были приняты меры, которые оказывают благотворное воздействие на другое животное, растение и т. д., содержащее тот же самый ген, то в следующем поколении получится больше копий этого гена. Вот почему сказать, что ген защищает свои дубликаты в других носителях, будет не совсем точно, но зато передаст общий смысл.
Есть одно известное положение, озвученное в баре в ходе неформальной беседы одним видным биологом, что он пожертвует своей жизнью скорее (с вероятностью 50 %) для спасения родного брата, чем для спасения брата двоюродного (с вероятностью 25 %). Это высказывание часто повторяется биологами, но сама оригинальная цитата не приводится вследствие того, что заявлено это было неофициально. На самом деле, конечно, вероятность будет немного выше 50 % и 25 % соответственно, но это правильный расчет для гена – если бы гены могли осуществлять расчеты. Хотя гены не в состоянии производить расчеты, они способны побудить своих носителей действовать соответствующим образом. Конечно, жертвы ради прямых потомков были бы больше, если бы можно было знать, кто они. Женщина знает, кто ее дети, но мужчины никогда не могут быть в этом уверены. Тем не менее внутри племени вероятность законнорожденности довольно велика среди людей, у которых наличествуют более или менее постоянные механизмы образования пар. Среди шимпанзе эта вероятность значительно ниже.
Таким образом, у нас есть основания полагать, что взрослые могут пойти на некоторые жертвы ради тех, кого они считают своими потомками. Они также пойдут на жертвы ради двоюродных братьев и их потомков, когда, как это распространено у людей, они живут в группах, превышающих по размеру простую брачную пару, а члены группы в этом случае являются хотя бы дальними родственниками. Можно допустить, что человеческие существа, движимые своими генами, будут доброжелательными к родственникам, причем степень такой доброжелательности тем больше понижается, чем все более и более дальними родственниками они становятся. Конечно, это то, что мы наблюдаем среди людей. Насколько мне известно, ничего подобного среди других приматов не встречается. Не думаю, что нас должна сильно беспокоить эта очевидная разница между нашими ближайшими родственниками, не принадлежащими к человеческому роду, и нами самими.
Теперь обратимся к другому аспекту наследственности. Интербридинг, или скрещивание среди близких родственников, представляет собой опасность, так как ведет к сохранению плохих генов. Обычно у многих животных, которые живут в больших группах, имеется некий механизм, позволяющий им избежать интербридинга. Например, все мужские особи по достижении ими половозрелого возраста либо сами покидают группу, либо изгоняются из нее. Они ищут себе пару в других племенах, которые имеют схожие обычаи и потому готовы принять их. В случае с шимпанзе, как это ни странно, племя покидают самки.
На самом деле у нас не слишком много информации о людях, живущих в первобытных племенных обществах. У многих из них сохранились механизмы обмена партнерами для спаривания между различными подплеменами. Например, могли проводиться ежегодные общие собрания всей группы. Мне неизвестно ни одного тщательного изучения этого вопроса и его влияния на спаривание, но это, безусловно, хорошо бы согласовывалось с племенным обычаем неродственного спаривания – аутбридингом. Если мы обратимся к более цивилизованным группам, существовавшим, например, в Англии до начала промышленной революции, то там большая часть населения проживала в небольших деревнях и – как мне кажется, следует признать, что это не результат моих или чьих-либо еще серьезных исследований, – практиковала такую же экзогамию. Возможно, хотя об этом нельзя говорить с полной уверенностью, поскольку деревенский дурачок часто встречается в литературе, это может означать, что они занимались инбридингом, вследствие чего возникали случайные плохие генные соединения.
