Следует заметить, что король-самодержец принимает решения в ситуации, где нет экстерналий. Все принадлежит ему. Новая дорога строится на средства из королевского кошелька, но и выгода от этой дороги также поступает к нему. Если вложения окажутся успешными, то его налоговые поступления будут довольно высоки, чтобы не только окупить стоимость строительства. Если они не будут успешными, причем неоднократно, то он разорится. Вновь используем принятую нами терминологию: здесь нет никаких экстерналий. Он не может переложить затраты на других, – и не потому, что он щедр или мудр, а потому, что все затраты и выгоды всего королевства исходят от него и поступают к нему Тот факт, что он обладает безраздельной властью, создает для него в этих вопросах верные стимулы, даже хотя он может быть недостаточно умен, чтобы произвести правильные расчеты.
Скорее всего, его IQ не слишком отличается от показателей среднего избирателя. В таком случае его вычислительные способности невелики, но и не полностью отсутствуют. Однако тот факт, что вся выгода и все затраты ложатся на него, действительно побуждает его производить расчеты, сильно отличающиеся от расчетов среднего избирателя, сталкивающегося только с их незначительной долей и, возможно, что вполне логично, не очень-то сведущего в том или ином вопросе. По сути, этот аргумент французских роялистов четко указывает на то, что у короля имеются верные стимулы при осуществлении государственных расходов. В этом состоит явное преимущество монархии, хотя навряд ли одного этого достаточно для оправдания абсолютизма.
Теперь перейдем к критике монархического правления. Прежде всего оно может быть расточительным. Ни у кого, кто посещал Версаль или – еще лучше-дворцовый комплекс в Пекине, по сравнению с которым Версаль смотрится, как глинобитная лачуга, не возникнет сомнений, что короли могут потратить огромные суммы на свои собственные удобства. Французские короли расходовали немалые средства и на своих любовниц, но их расходы несопоставимы с тем, сколько тратили китайские императоры на своих многочисленных жен. С другой стороны, это большие страны, особенно Китай, и неочевидно, что стоимость этих дворцов составляла большую долю совокупного национального дохода, чем огромные средства, которые расточают Соединенные Штаты на содержание законодательной и исполнительной власти в Вашингтоне. В действительности это сравнение несправедливо, так как функции, которые выполняет Конгресс, это не только функции короля, но и многих его придворных. И все же сомнительно, что расходы богачей на предметы роскоши в Соединенных Штатах нельзя напрямую сравнивать с расходами королей.
Здесь приведу мое собственное наблюдение, – не знаю, верное или нет. Большинство людей, включая королей, обладают несколько ограниченным воображением. Как только у короля появляется дворец, вдвое превосходящий по роскоши дворец самого богатого из его подданных, он, похоже, уже не думает о какой-то дополнительной роскоши. Версаль огромен, но большую его часть занимают правительственные учреждения или другие государственные службы. Если не учитывать их, то, вероятно, он не намного больше некоторых замков на Луаре. Короли могут быть расточительными, но обычно им трудно придумать, как впустую потратить колоссальные суммы денег. «Поле золотой парчи» часто приводится в качестве примера расточительности королей Франции и Англии. Но оно могло бы с легкостью проиллюстрировать дорогостоящие усилия по достижению внешнеполитических целей невоенными средствами.
Это подводит нас к вопросу войны, которую нередко называют увлечением королей. Конечно, верно, что абсолютистское государство часто участвовало в довольно бессмысленных войнах. К сожалению, то же можно сказать и об относительно демократических государствах. В тот момент, когда я пишу об этом, в Ираке находятся наши войска, которые резко критикуются интеллектуалами практически во всем мире, но особенно – в Западной Европе. Кроме того, мы рассматриваем вопрос о направлении наших войск в Либерию. В этом случае интеллектуалы, кажется, в целом выступают за проведение такой операции.
Если вернуться назад во времени, можно увидеть, что революционные войны Франции, конечно, были не менее расточительны, чем любые королевские войны. Расширение империй в XIX веке в значительной степени проводилось странами, которые если и были не полностью демократическими, то быстро продвигались в этом направлении. Отказ от империй в этом столетии произошел в основном благодаря демократическим странам, и я думаю, большинство людей, которые смотрят на это со стороны, скажут, что это было не более разумно, чем основание империй в прошлом веке.
Монархиями оставалось все еще много весьма воинственных государств. Тамерлан был монархом и убил невероятно много людей. Монголы, а он произошел от них, также славились массовыми убийствами. Но большинство монархов не вели себя столь расточительно. Важными участниками самых разрушительных войн в истории были демократические государства. Все основные участники Первой мировой войны были либо демократическими государствами, либо вскоре должны были стать таковыми. Но я не хочу сказать, что монархии не были воинственными. Я лишь хочу отметить, что демократии тоже воинственны.
Разговаривая с обычными гражданами о монархии, я обнаружил, что их критика в значительной степени состоит из аргументов, усвоенных ими еще в школе. Я и сам не сторонник монархии, и мне больше по вкусу демократия, хотя, как вы увидите из последней главы книги, я размышляю о многочисленных изменениях, способных сделать ее лучше. Тем не менее я понимаю, что люди, как правило, возражают против монархических правительств главным образом потому, что переход к ним предполагает резкие перемены, а не потому, что они тщательно обдумали этот вопрос. Это, конечно, не означает, что переход к монархии стал бы усовершенствованием. Действительно, я считаю, что это было бы серьезной ошибкой. Но я на самом деле думаю, что нам следует уделять больше внимания различным формам правления, чем мы это обычно делаем.
Существует своего рода промежуточная стадия между монархическим правлением и демократиями. Это наглядно видно на примере феодальной Европы. При такой крайне децентрализованной организации управления король зависел от своих вассалов не только потому, что они осуществляли власть на местах, но и потому, что они составляли его армию. Если он желал напасть на чужую страну, защитить свою собственную страну от нападения или подавить восстание, он обращался к своему дворянству, чтобы те привели своих воинов в его лагерь. У него самого имелось множество вооруженных воинов, но недостаточно для того, чтобы победить в большом сражении. В таких обстоятельствах он обладал мудростью, чтобы посовещаться со своими высокопоставленными вассалами прежде, чем вторгнуться в иноземные владения или сопротивляться вторжению в собственную страну. Был ли у него формальный совет, или он просто созывал вассалов в случае крайней необходимости, не так уж важно.
В результате большинство феодальных монархий со временем стало иметь более или менее формальное собрание верховных феодалов, на советы и военную поддержку которых они опирались. Большинство читателей этой книги лучше знакомо с английской историей, чем с какой-либо другой, и у английских королей, конечно, была такая же проблема. Но подобные органы существовали почти во всех королевствах Европы. У королей, обладавших обширными владениями, могло быть несколько таких органов в их различных частях. Карл V Габсбург имел дело примерно с двадцатью двумя небольшими органами и потратил уйму времени на разъезды по Европы, испрашивая у них средства. Как правило, в самом начале в совет входили только высшие феодалы, но со временем в него стали включать и простолюдинов, которые были состоятельны и с которыми было лучше консультироваться прежде, чем забирать у них деньги.
