Не стану утверждать, что такое было абсолютно типично, но верно то, что примерно до 1980 года и в экономической науке, и во всем интеллектуальном сообществе бытовало мнение, что коммунистическая система работала хорошо. Кроме того, тогда во многом игнорировалась высокая смертность при коммунистическом правлении. Никто не называл коммунистические правительства демократиями, но на их тоталитарный характер обычно не обращали внимания.
Я рассказал об этом главным образом с целью напомнить читателю о том, как было раньше. Но с конца 1980-х годов все изменилось. Думаю, крах коммунистической государственности в СССР и принятие капитализма как в коммунистическом Китае, так и в коммунистическом Вьетнаме, возможно, послужили основной причиной этих перемен. Я не встречал ни у кого из модных интеллектуалов сколько-нибудь разумного объяснения происшедших изменений. Большинство из них даже забыло о том, какого мнения придерживалось раньше.
Вероятно, я уделяю слишком много внимания этой перемене мнений в интеллектуальном сообществе. В конце концов, я и сам интеллектуал и, следовательно, придаю интеллектуальным вопросам большее значение, чем обычные граждане. Я помню немало случаев, когда прежний интеллектуальный климат причинял мне серьезные неудобства, но не было ни одного случая, когда это действительно могло уничтожить или сильно повредить моей карьере. Меня устраивают происшедшие перемены, и я надеюсь, что мое напоминание ученым об их прежних мнениях может оказаться полезным, но сейчас я вернусь к более актуальным проблемам.
На данный момент Соединенные Штаты оправляются от небольшого спада. Экономика, кажется, не слишком хорошо реагирует на меры, предлагаемые чикагскими монетаристами, вроде меня, или кейнсианцами. Забавно видеть, как демократы нападают на дефицитное финансирование. В конце концов, это было бы кейнсианским решением, а демократы в большинстве своем кейнсианцы. Монетаристское решение на самом деле никто и не пытался претворить в жизнь, и некоторые движения Гринспена в этом направлении, по-видимому, совсем не повлияли на рецессию.
Но мы имеем дело лишь с незначительным спадом. Многие другие страны переживают гораздо более серьезные спады. Япония, Германия и Франция испытывают значительные трудности. В случае с Японией, хотя я в известной мере и являюсь экспертом по Дальнему Востоку, мне непонятно, что именно там не так. И Франция, и Германия не могут осуществлять сколько-нибудь значительное кейнсианское дефицитное финансирование в силу своего членства в Европейской валютной системе. Кроме того, обе страны, но в особенности Германия, организовали свое государство всеобщего благосостояния таким образом, что у безработных теперь имеются стимулы к поиску работы. Это не приводит к серьезным страданиям, и безработные живут вполне неплохо. Мой общий оптимизм по поводу нынешней ситуации на самом деле относится не к нашей экономике, хотя проблемы, с которыми сталкивается она, довольно незначительны с точки зрения людей, вроде меня, переживших Великую депрессию.
Если говорить о военном положении, мы выиграли две войны с Ираком без особого труда или серьезных потерь. Не знаю, насколько легко нашим войскам будет справиться с партизанской войной, но в любом случае мы сможем это выдержать. Сейчас часто говорят, что наш военный бюджет превосходит суммарный военный девяти других стран с большими военными бюджетами. В этот показатель обычно не включается Китай, и в нем не учитывается поправка на разницу в сумме, которая нами тратится на довольствие для наших военных. Кроме того, следует иметь в виду, что мы проиграли войну во Вьетнаме, хотя наши расходы были, конечно, гораздо выше, чем у наших противников, а в войне с Кореей мы «сыграли вничью», хотя, опять же, потратили больше, чем наши противники. Таким образом, к очевидной убежденности прессы в нашем всемогуществе следует относиться с известной долей скепсиса.
Тем не менее, помимо изменения мнения по экономическим вопросам в лучшую сторону, мы находимся в неплохой форме и в других областях. Общий оптимизм кажется оправданным, но необходимо иметь в виду, что в прошлом изменения в экономике или международной ситуации были причиной серьезных разочарований.
Здесь мне бы хотелось перейти к обсуждению наших внутренних проблем, особенно тех, о которых шла речь в девятой главе этой книги, посвященной поиску ренты. Давным-давно мы вместе с Джеймсом Бьюкененом написали книгу «Расчет согласия» (Buchanan and Tullock 1965), где был выдвинут ряд радикальных идей о функционировании демократических правительств[31]. Хотя тогда эти идеи были радикальными, сейчас многие из них стали вполне обычными. Термин «поиск ренты» тогда еще не использовался при обсуждении деятельности правительства, но благодаря реформам, о которых шла речь в нашей книге, мы бы смогли существенно уменьшить возможности для поиска ренты. Эти реформы сделали бы поиск ренты более дорогостоящим для законодателей, и, следовательно, они стали бы реже прибегать к нему. Если вам нужно проголосовать за семь экономически неэффективных проектов водоснабжения, чтобы осуществить один из них в вашем округе, вам будет сложнее сформировать коалицию, чем тогда, когда речь идет только о трех проектах. Конечно, вы и сами можете прийти к выводу, что это обойдется вашим избирателям слишком дорого.
В общем, те предложения, которые будут сделаны мною ниже, как правило, требуют, чтобы больше людей могли принимать участие в работе Конгресса, чтобы спонсорам было бы сложнее получать привилегии для своих округов. Я обнаружил, что большинство американцев шокированы моим предложением ликвидировать голосование простым большинством. Они считают, что в этом состоит суть демократии. Тогда имеет смысл прерваться на короткое время и рассмотреть вопрос о том, так ли уж распространено в нашем демократическом обществе голосование большинством голосов.
Органом, принимающим большинство решений в американском обществе, является жюри присяжных, которое всегда выносит вердикт единогласно[32]. Это старый обычай, и я не предлагаю его менять, пока мы используем жюри, но это определенно не является голосованием большинством голосов. Есть немало других случаев, когда США уклоняются от голосования большинством голосов при принятии правительственных решений. В настоящее время слушания в Сенате США ограничены правилом, согласно которому попытки любого сенатора забаллотировать законопроект могут быть преодолены только 60 % голосов от Сената.
Это правило интересно тем, что вообще левые его не любят, но в данный момент они решительно его отстаивают. Они начали отстаивать это правило, когда Буш выдвинул кандидатуру судьи, против которой они возражали, но которая получила бы большинство голосов в Сенате. В этом случае левые смогли прибегнуть к правилу о прекращении прений. Была еще пара случаев, когда демократы угрожали затянуть слушания, требуя, чтобы решение было принято 60 % голосов. В прежние времена именно правые использовали правило прекращения прений, но левых, похоже, не смущает нынешняя ситуация.
Я читаю и Washington Post, и Washington Times, чтобы получать освещение с обеих сторон. Обычно Washington Post пишет о левых, a Washington Times – о правых. Сейчас именно Washington Post выступает за использование правила для прекращения прений 60 % голосов, и такое изменение позиции левых, похоже, не сильно беспокоит. Они указывают, что Конституция предоставляет каждой из палат право самостоятельно устанавливать процедуры, регулирующие ее работу. В прошлом, когда к прекращению прений прибегали сенаторы южных штатов, чтобы задержать принятие законопроектов о гражданских свободах, против этого возражали именно левые. Washington Times старается не говорить об этой проблеме, но когда речь о ней все же заходит, то заявляет, что наше правительство основано на принципе большинства и, следовательно, процедура прекращения прений неуместна. Я не могу припомнить случаев, когда они так рьяно отстаивали суверенитет большинства.
