Усиление Советов сопровождалось дальнейшим закулисным ослаблением власти партийного аппарата. Прекрасно помня, что именно партийные верхи ополчились против предыдущего реформатора, Хрущева, вынудив его «уйти на пенсию» в октябре 1964-го, и, очевидно, не вполне удовлетворенный исходом «дела Нины Андреевой», Горбачев вторгся в сферу влияния Лигачева. В сентябре 1988-го, перед началом кампании по выборам Съезда народных депутатов, он начал «реорганизацию» Секретариата ЦК. Ссылаясь на необходимость улучшить его работу, Горбачев создал целый ряд отдельных партийных комиссий, каждая из которых возглавлялась членом Политбюро. Неожиданно ушли в прошлое коллективные заседания Секретариата и отправляемый им контроль за деятельностью партийных комитетов по всей стране (будь то для воздействия на ход выборов или для организации заговора против генерального секретаря). Так, по-прежнему держась за свою ленинистскую веру в потенциал партийных масс, Горбачев сознательно лишил аппарат его могущества, а всего через 15 месяцев после этого вынужден был (в декабре 1990-го) формально отменить монополию КПСС на власть. Может показаться странным, что он при этом не понял очевидного факта: усиливая государственные органы власти (Верховные советы Союза и республик) за счет партийных, он тем самым менял унитарную структуру государства на федеративную.
До 1917 года в Российской империи не было национальных республик— только неэтнические губернии. Провозглашение республик произошло после распада империи в результате революции, и хотя Красная Армия вернула контроль над большинством отделившихся территорий, сопротивление республик помешало большевикам просто упразднить их, включив в состав России. Вместо этого в декабре 1922 года и был изобретен новаторский компромисс: Союз Советских Социалистических Республик. В конце концов Союз оформился в составе 15 национальных республик, каждая из которых имела свою внешнюю государственную или административную границу, конституцию, парламент и (с 1944 года) Министерство иностранных дел. Возьмем для сравнения не менее многонациональные Соединенные Штаты. Здесь немало поляков живет в Чикаго, но никогда не существовало Иллинойской польской республики или Калифорнийской мексиканской республики. США представляют собой скорее единую «нацию наций», территориально разделенную на 50 неэтнических штатов. СССР же был «империей наций», поскольку 15 составляющих его союзных наций формально имели свою государственность. Консолидировала эту федерацию республик пирамидальная иерархия Коммунистической партии.
Что представляла собой КПСС? Она была не политической партией в западном смысле, а скорее организацией заговорщиков, стремившихся захватить власть. Большевики сделали это в 1917 году, после чего было создано революционное правительство и некоторые предлагали упразднить партию. Но она не только не была упразднена, но и успешно нашла себе место в системе власти. Это произошло во время Гражданской войны (1918–1921), когда были вновь покорены территории бывшей Российской империи, многие бывшие царские офицеры перешли на службу в Красную Армию и для контроля над этими «военспецами» была создана должность «военных комиссаров». Так во многом случайно была найдена модель для всей страны: в каждом учреждении, от школ до министерств, члены партии или комиссары действовали как гаранты лояльности и правильной «политической линии». И хотя вскоре армейские офицеры, бюрократы, учителя и инженеры перестали являть собой «пережитки царизма» и в стране выросли «красные спецы», которые сами были членами партии, параллельные партийные структуры так и не были упразднены. Напротив, партийная бюрократия росла одновременно с государственной и обе выполняли примерно одни и те же функции по управлению обществом и экономикой. Так Советский Союз приобрел две параллельные, накладывавшиеся друг на друга управленческие вертикали: партийную и государственную. Разумеется, если бы дублирующая партийная вертикаль была уничтожена, то на месте осталась бы не только центральная государственная бюрократия, но еще и добровольное объединение национальных республик, каждая из которых вполне легально могла выйти из Союза. В общем, именно КПСС, вроде бы избыточная с точки зрения государственного управления, фактически обеспечивала целостность государства. Поэтому партия и была подобна бомбе, заложенной в самой сердцевине Союза.
В этом контексте решающим поворотом в судьбе СССР могли бы стать предложения, высказанные сразу после смерти Сталина Лаврентием Берией. Исключительно искусный и кровавый администратор, Берия стоял во главе военно-промышленного комплекса, который постепенно, начиная с индустриализации 1930-х годов, а затем во время Второй мировой и в начале холодной войны, все более ощутимо доминировал над дуалистической партийно-государственной системой. В 1953 году Берия предложил лишить партию управленческих функций, передав их государственному аппарату, и усилить роль «национальных кадров» из союзных республик (также являвшихся опорой его власти). Мы никогда не узнаем, смогли ли бы эти идеи, будь они реализованы, более эффективно сохранить целостность федерализованного по национальному признаку и скрепляемого лишь партией Советского Союза. Другие руководители страны сумели «разобраться» с Берией прежде, чем он «разобрался» с ними. В последовавшей борьбе за власть верх взял Хрущев при поддержке презираемых «технократом» Берией партийных аппаратчиков. Новый руководитель страны еще более увеличил доминирование партийных органов по отношению к государственным, развив тем самым тенденцию, наметившуюся еще при Сталине, на XIX съезде КПСС в 1952 году.
Однако усиленный Хрущевым партийный аппарат вскоре повернулся против него самого. Так советская партийно-государственная система одновременно пыталась обновить социализм и сама же блокировала эти попытки. Эта диалектика реформ и контрреформ и была той политической динамикой, благодаря которой Горбачев стал руководителем страны и которой он виртуозно пользовался, что проявилось и в манипулировании Лигачевым с помощью «дела» Нины Андреевой, и в маневре с «реорганизацией» Секретариата ЦК. Но именно этот последний маневр и взорвал бомбу, заложенную в 1922 году в саму структуру Советского Союза. Он имел столь роковые последствия, что они затмили любые тактические успехи генсека. Самый пикантный момент в написанных годы спустя мемуарах Горбачева касается политических реформ 1988–1989 годов: он пишет, что «не был готов» тогда «выдвинуть по-настоящему глубокую программу, включающую преобразование унитарного государства в действительно федеративное». Но саботировав работу Секретариата ЦК, он невольно получил именно то, об отсутствии чего потом сожалел! Как писал в 1991 году один из его главных военных советников маршал С. Ф. Ахромеев, «в соответствии с Конституцией СССР высшие республиканские органы власти соответствующим союзным органам не подчинены. Они связывались воедино только партийным влиянием и партийной дисциплиной… Понимало ли все это Политбюро во главе с М. С. Горбачевым? Должно было понимать».
Даже если бы Горбачев не покушался на Секретариат, ему бы пришлось бросить все силы для подчинения центру союзных республик, которые имели собственные государственные границы и институты управления. Теперь же, с разрушенной системой центрального партийного контроля, дискредитированной партийной идеологией и парализованной системой плановой экономики, Горбачев обнаружил, что Верховные советы республик начали действовать в полном соответствии с той ролью, которой он их сам невольно наделил: они стали парламентами фактически независимых государств. В марте 1990 года, в пятую годовщину своего пребывания у власти, он добился от Политбюро согласия, а от Верховного Совета СССР— утверждения себя в качестве Президента СССР. Однако к тому моменту центральная власть уже была рассредоточена, а само будущее Союза оказалось под вопросом.
