Подобную эволюцию можно было наблюдать и на Украине. Накануне своего избрания председателем Верховной рады Украины в середине 1990 года Леонид Кравчук объявил о своей поддержке нового союзного договора, отметив, что «оказаться вне Советского Союза— значит потерять очень многое, если не все». Однако уже к осени, после начала голодовки выступавших за независимость Украины студентов (ссылки на которую помогли отправить в отставку некомпетентное украинское правительство) Кравчук начал заявлять, что любые связи с Москвой должны соответствовать декларации о суверенитете Украины. А в ноябре 1990-го было заключено двустороннее российско-украинское соглашение, согласно которому две республики признавали взаимный суверенитет. Когда весной 1991-го началось обсуждение второго варианта союзного договора, Кравчук, нацелившийся на участие в кампании по избранию первого президента Украины, полностью отверг его. И чем более успешно он эксплуатировал националистические лозунги в борьбе за голоса с маленькими, но активными националистическими группами, тем больше сплачивалась вокруг него озабоченная собственным выживанием украинская элита.
То, что распад Союза стал «национальным по форме и оппортунистическим по содержанию», было столь же очевидно и в Казахстане. В июне 1989-го Нурсултан Назарбаев стал первым секретарем компартии Казахстана, а в апреле 1990-го был избран председателем республиканского Верховного совета. В конце этого года он получил предложение выдвинуть свою кандидатуру на пост вице-президента СССР, но взял самоотвод. Назарбаев и поддерживавшая его часть казахстанской элиты использовали национализм для консолидации власти в республике, хотя даже во время своей кампании по выборам на пост первого президента Казахстана в конце 1991-го он высказывался против полной независимости. Действительно, глубокие проблемы, созданные развалом плановой экономики и растущей несостоятельностью союзных министерств, заставляли республиканские элиты, несмотря на все их сопротивление, брать на себя все большую ответственность за борьбу с экономическим кризисом, работу коммуникаций, таможен и многое другое. Однако «вплоть до последнего момента,— согласно выводу одного исследователя,— почти все среднеазиатские руководители надеялись, что Союз сохранится, хотя бы и в новом обличье».
Таким образом, роковым для судьбы СССР стал не национализм как таковой, а структура государства (15 национальных республик)— прежде всего потому, что ничего не было сделано, чтобы помешать использовать саму структуру Союза для ослабления центра. «Реформы» включали в себя намеренное перераспределение власти в пользу республик, но этот процесс был непреднамеренно радикализирован решением не препятствовать распаду Варшавского блока в 1989-м и выступлением России против Союза. Но даже несмотря на все эти факторы, распад Союза не был неизбежным. В Индии в 1980–1990-х годах во имя сохранения целостности государства от рук центральных властей погибли многие тысячи сепаратистов, но на демократическую репутацию страны это почти— или совсем— не повлияло. Индийское правительство постоянно и недвусмысленно давало понять, что некую черту нельзя переступать, и без колебаний использовало силу против тех сепаратистских движений, которые игнорировали эти сигналы. Советское руководство при Горбачеве не только не смогло провести такую черту, но и само непреднамеренно способствовало распространению национализма. Нерешительное и ничего не решающее пролитие крови в Грузии в 1989 году и в Литве в начале 1991-го стало прекрасным оружием в руках сепаратистов, помогая им привлекать на свою сторону тех, кто все еще сомневался, и при этом ставило Москву в положение обороняющейся стороны, деморализуя КГБ и армию.
Решающим образом на распад Союза повлияла элита в центре, а не националистические движения на ее окраинах. Если бы путчисты добились успеха, они, несомненно, сплотили бы значительную часть среднего и высшего эшелонов многочисленной советской элиты вокруг идеи сохранения хотя бы ядра Союза. Но потрясающе бездарно организованная ими силовая акция вместо этого лишь углубила раскол внутри элиты, начало которому положила президентская кампания Ельцина и формирование отдельных «Министерства обороны России» и «КГБ России». После провала путча Ельцин отдал приказ арестовать около полутора десятков чиновников и вынудил Горбачева отправить в отставку еще какое-то их количество по подозрению в сочувствии заговору. Но многие сотни тысяч советских должностных лиц и руководителей сумели найти свое место в госаппарате Российской Федерации. Так что истинный смысл произошедшего в 1991-м заключался в том, что «триумф демократии» привел к переходу власти в руки российского руководства, к которому на разных уровнях присоединились многочисленные патриоты и оппортунисты из общесоюзной элиты. Тот же процесс параллельно происходил в Казахстане, на Украине и в других национальных республиках. Если почва уходит у вас из-под ног и вы летите в пропасть, так важно вовремя схватиться за какое-нибудь большое и крепкое дерево. Кто-то хватается за него сразу, кто-то— чуть позже…
Контрпутч
Все республики, которые еще не успели провозгласить свою независимость, сделали это либо во время, либо сразу после путча— за исключением России, руководство которой маневрировало с целью стать правопреемником Союза и одновременно сохранить возможность какого-нибудь соглашения между республиками. Ельцин возглавил захват союзных институтов, но при этом вместе с некоторыми другими главами республик продолжал торговлю с Горбачевым. Однако ни одно из их «соглашений» так и не было утверждено. В конце сентября Ельцин, видимо, заболел и на 17 дней «ушел в отпуск». Вернулся он в решительном настроении, назначив 35-летнего ученого-экономиста Егора Гайдара исполняющим обязанности председателя российского правительства. С целью преодолеть тупик, в котором оказалась развалившаяся плановая экономика, в условиях доносившихся отовсюду предупреждений о надвигающемся голоде Гайдар считал необходимым быстрый переход России к рынку независимо от хода переговоров о Союзе и от политики руководства других республик. Уже в самом начале своей работы он просто проинформировал Госплан СССР о том, что отныне тот находится в российской юрисдикции, и распорядился, чтобы на 1992 год было запланировано радикальное сокращение военного производства. Чиновники Госплана повиновались. Окружение Ельцина таким же образом взяло под контроль Министерство финансов СССР, Гознак, Академию наук и архивы. Многие наблюдатели окрестили эти действия «контрпутчем».
Ельцин не был одинок в целенаправленном разрушении Союза. Кравчук одновременно с объявлением дислоцированных на территории Украины частей Вооруженных сил СССР Украинской армией объявил о проведении 1 декабря референдума о провозглашении независимости. Около 90% людей, принявших в нем участие, проголосовали за; даже в русскоязычных восточноукраинских областях за независимость выступило большинство населения. В третьей славянской республике, Белоруссии, настроенное в пользу Союза, но в то же время озабоченное сохранением власти руководство после путча провозгласило независимость и поспешно изменило название страны на Беларусь. Местный руководитель Станислав Шушкевич подталкивал Ельцина к тому, чтобы договориться с Горбачевым. Но Ельцин, в отличие от Кравчука, по крайней мере присутствовал на переговорах о судьбе Союза. 5 декабря Ельцин заявил журналистам, что без Украины заключение союзного договора невозможно. Союз, казалось, умер, но главы республик не могли решить, что им делать с его президентом. Возможность избавиться от неопределенного положения возникла, когда в давно запланированной встрече Ельцина и Шушкевича, назначенной на 7 декабря, согласился принять участие Кравчук. Ночью накануне трехсторонней встречи один из ближайших сотрудников Ельцина пытался разыскать своего знакомого, сотрудника одной американской неправительственной организации, чтобы выяснить у него разницу между содружеством (commonwealth), федерацией и конфедерацией.
