Китайское руководство, проявив большую дальновидность, обозначило соответствующий компромисс словами «учиться жить с гегемоном». Сохранив свою империю, поглотив Тибет и другие территории во Внутренней Азии и продолжая занимать непоколебимую позицию по поводу «возвращения Тайваня», Китай при этом следовал тому, что он сам называл «добрососедской политикой». Это означало, что Пекин воздерживается от вмешательства во внутренние дела соседей и предстает в их глазах как заслуживающий всяческого уважения двигатель региональной экономики. Более того, Китай занял место США как главный торговый партнер многих азиатских стран, воспользовавшись тем, что Соединенные Штаты проявляли поразительное пренебрежение этим регионом. Между тем погрязший в иракской трясине и при этом попавший в афганский капкан Вашингтон по-прежнему находил время и силы противостоять стремлению России утвердить свое влияние в бывших советских республиках.
Неуклюжие попытки России направлять внутренние дела бывших республик СССР, а иногда и прямо руководить ими лишь мешали увидеть то, насколько тесно эти территории связаны с бывшей метрополией. Более 30% ВВП Таджикистана в 2007 году составили денежные переводы граждан страны, работавших в России. Для Молдавии эта цифра была близка к 30%, для Кыргызстана составляла более 20%, для Грузии и Армении— вероятно, от 10 до 20%. В России нашли работу и более миллиона граждан Украины. В результате Россия заняла второе место в мире (после США) по потоку направлявшихся в нее иммигрантов. При этом, хотя некоторая их часть происходила из Северной Кореи и Китая, основная масса более чем 5 миллионов легальных и по меньшей мере 10 миллионов нелегальных иммигрантов текла из бывших советских республик. Эта иммиграция позволила компенсировать по-прежнему низкий (хотя и поползший вверх) уровень рождаемости, который вместе с высоким уровнем смертности и большим количеством абортов вызывал страшные прогнозы об уменьшении населения России на 30 миллионов человек к 2050 году (в 2008-м его численность составляла 142 миллиона).
Многие факторы могут привести Россию к катастрофе (если, скажем, китайский бум пойдет на спад, Россия также будет затянута в глубокую яму). Однако способность нуждающейся в людях страны привлекать и поглощать иммигрантов более важна, чем численность собственного населения. Стареющая Япония одержима развитием робототехники как предполагаемой альтернативы неизбежной иммиграции, а стареющая Европа трещит под наплывом все большего количества мусульман из Северной Африки и Леванта (выходцев из ее бывших колоний). В России (в основном в Москве и Западной Сибири) при всех проявлениях расизма и ксенофобии было более 500 тысяч работающих мигрантов из Средней Азии (вдобавок к растущему автохтонному мусульманскому населению, составлявшему примерно 10 миллионов человек, или 7% населения страны, и живущему преимущественно в Поволжье и на Северном Кавказе). Тяжелые условия жизни, в которых оказывались иммигранты, этого потока не останавливали.
Россия могла бы также продолжать убеждать 20 миллионов этнических русских из бывших союзных республик вернуться «домой» (многие из них родились и прожили всю жизнь вне России). То же послание адресовалось и талантливым выходцам из России, уехавшим в Европу и США. Но самый большой источник неиспользованной рабочей силы, необходимой России для дальнейшего роста, лежит на поверхности. «Главная проблема сегодняшней российской экономики— это ее крайняя неэффективность,— объяснял Путин в уже цитировавшейся речи о стратегии развития страны до 2020 года.— Производительность труда в России остается недопустимо низкой. Те же затраты труда, что и в наиболее развитых странах, приносят в России в несколько раз меньшую отдачу. И это вдвойне опасно в условиях растущей глобальной конкуренции и увеличивающихся затрат на квалифицированный труд, на энергоносители».
Путин вновь попал в точку. И все же победа в глобальной гонке не была единственной заботой Москвы. Российские правящие круги гораздо больше, чем американские, были встревожены расширением НАТО. Между тем верный аргумент против расширения заключался в том, что оно грозило расшатать сам альянс, а не в том, что оно могло вызвать озабоченность и опасения со стороны Москвы. Даже если бы НАТО не расширялось, вышедшая из состояния распада Россия все равно превратилась бы в заносчивую и ищущую почву для нового самоутверждения державу. Как бы там ни было, благодаря ресентименту или хитроумной стратегии Москве удалось в августе 2008-го поймать США на блефе по поводу вступления Грузии в НАТО.
Вашингтон добивался принятия в бесконечно расширяющийся альянс Грузии вместе с Украиной, финансировал и обучал грузинскую армию. Но США, не говоря уже о Европе, не проявили никакого желания защищать Грузию с оружием в руках, когда в ночь на 7 августа 2008 года грузинский президент предпринял необдуманную попытку вернуть силой отделившуюся от Грузии Южную Осетию, а Россия решительно на это ответила. Разгоревшаяся война поставила под сомнение способность НАТО защитить всех вновь принятых в альянс членов— действительно, стали ли бы американцы умирать, скажем, за Латвию? Эти события также косвенно напомнили миру, что небольшой Тайвань может либо втянуть США и Китай в войну, либо обнажить неосуществимость американских обязательств по защите союзников. Но и Россия вернулась из триумфальной военной экспедиции с подбитым глазом (ее фондовый рынок на фоне падения глобального рынка с середины мая до конца сентября 2008 года потерял более половины своей стоимости, около 700 миллиардов долларов).
Ни одна из вовлеченных в августовскую войну сторон, за исключением бандитов, заявлявших о своих правах на управление двумя сепаратистскими «Свалкостанами»,— ни американцы, ни грузины, ни русские— не оказалась в состоянии найти адекватные средства для достижения своих целей. Как Абхазия, так и Южная Осетия де-факто были независимы от Грузии с 1992–1993 годов, после того как они смогли отбить грузинские попытки силой упразднить их полученный в советские времена автономный статус. Им удалось сделать это лишь благодаря помощи со стороны российских военных и добровольцев, получивших возможность воевать в атмосфере хаоса, наступившего после распада Союза, и превратившихся позднее— с помощью международных соглашений— в недорогостоящих миротворцев.
Начиная с 2004 года грузинский президент пытался втянуть США и Европу в свои попытки обрести контроль над утраченными территориями, в то время как мятежники продолжали подстрекать Россию подтвердить непризнанную независимость своих территорий или присоединить их. Хотя на Кавказе нет ничего постоянного, внезапная летняя война, в ходе которой гражданское население оказалось как в тисках зажато между воюющими сторонами, кажется, привела к окончательному расчленению Грузии. С другой стороны, в результате вторжения российской армии на грузинскую территорию далеко за пределы границ оспариваемых анклавов, облегченного постыдным бегством грузинской армии с поля боя, Россия действительно стала выглядеть как угроза региональной стабильности, какой некоторые пытались ее изобразить. В итоге кавказский узел продолжает терзать Россию и в ее внутренних, и в международных делах.
В своем знаменитом высказывании Уинстон Черчилль назвал Россию «загадкой, хранящейся в секрете, завернутом в тайну». А затем (обычно эта часть цитаты опускается) он посоветовал всем, кто пытается предсказать поведение России, искать «ключ» к нему в ее национальных интересах. Превосходное предложение— особенно для Кремля, который и в реальности, и особенно в том, что касается восприятия его действий в мире, рисковал очень многим. Некоторая часть российской элиты, как и в США, по-прежнему верила в особую вселенскую миссию своей страны (хотя именно чрезмерное напряжение сил привело к краху и царскую Россию, и Советский Союз) и ничего не желала слышать об издержках и рискованности такого подхода. С другой стороны, многие в российских верхах осознали, что их стране необходимо считаться не только с Соединенными Штатами, но и с Китаем. Однако на эту ситуацию можно посмотреть и иначе. Россия и Китай были противниками, имевшими множество противоположных интересов. Если обе страны смогут и дальше иметь дело с глобализацией на собственный манер, без политической либерализации, то неясно, окажутся ли богатые демократии и прежде всего США с их извечным миссионерством в состоянии справиться с возвратом к геополитическому соперничеству с государствами, обладающими рыночной экономикой и при этом нелиберальными. Этот вызов можно было бы сформулировать как «учиться жить с автократами».
