– И что же он попросил отшельника делать? – спросил Зебедия.
– Пропалывать Ночной сад.
И тут зазвонил обеденный колокол.
Первое письмо
Мы все сидели за столом в столовой. В сии покои нам пришлось перебраться, потому что после появления Глэдис нас стало слишком много, и за маленьким кухонным столом уже было не разместиться. Сина поставила на стол массивные подсвечники, чтобы сберечь уголь на потом. Выглядело очень величественно. Мы – Сина, Старый Том и я – здесь никогда не сидели. Этот стол Сина и Старый Том обычно использовали, когда им нужно было разложить квитанции за яйца и молоко и разобраться, что происходит с этой треклятой бухгалтерией. И вот мы сидели здесь, как какая-нибудь аристократия, с зажжёнными канделябрами, и замечание моей несостоявшейся подруги о «чём-то средневековом» вдруг оказалось прямо в точку. Стол был такой большой, что нам приходилось встать и сделать несколько шагов, чтобы передать друг другу то или иное блюдо – ну или толкнуть тарелку, отправив её в полет по столешнице, и надеяться на лучшее. На столе стояла подгоревшая рыба, подгоревшая картошка и подгоревшая стручковая фасоль. А на десерт было подгоревшее печенье.
– Беда в том, – объяснила Глэдис, когда заметила, как сокрушенно мы глядим на эту вакханалию горелого, не зная, с чего и начать, – ну, помимо этой дурацкой плиты – и не могу не заметить, что у нас, то есть в цивилизованных городах вроде Нанаймо, никто уже не готовит на дровяной печи, – так вот, помимо этого, беда в том, что ничто не отвлекает меня от готовки.
– Боюсь даже представить, что получилось бы, если бы тебя что-то отвлекало от готовки, – содрогнулась Сина.
– Нет-нет, это, почитай, именно то, что вам нужно. Самая сильная сторона моего мозга – вовсе не та, что отвечает за концентрацию.
– Несомненно, – признал Старый Том, который все ещё пытался съесть свою порцию горелого картофеля. Старый Том любил картошку. Ему явно не верилось, что кто-то умудрился сделать картошку несъедобной.
– Самая сильная сторона моего мозга – задняя. Ну, та, что в моей голове позади, – беззаботно щебетала Глэдис: так щебечут те, кто любит поговорить о себе. При этих слова мы все уставились на украшающий её затылок колтун размером с крысиное гнездо и минимум недельной выдержки.
Глэдис воздела кверху вилку и помахала ею над головой, подчеркивая важность своих слов, так что кусочки форели упали на волосы. Нам стало ясно, отчего она выглядит такой замухрышкой – она даже не попыталась выловить их из прически. Один розовый кусочек форели лежал торчком на самом темечке – и казалось, это кусочек мозга высунулся сквозь волосы послушать её лекцию о себе. Мы глаз от него не могли отвести. Зебедия захихикал.
Глэдис одарила его взглядом, который испепелил бы более слабого духом, и пояснила:
– У людей, знаете ли, работает или передняя, или задняя часть мозга. Но не обе сразу. И если тебе досталась задняя часть, так нечего и пытаться делать что-то передней. Потому что не получится. Она всё напортачит. Сожжёт рыбу. И секрет в том, как отвлечь переднюю часть, чтобы работать задней. Хорошие повара так и делают. И художники. Медиумы, такие как я, работают задней.
– А кто работает передней? – Винифред пытливо сощурила глаза за толстыми линзами очков.
– Фабричные работники, – припечатала Глэдис.
– Я хочу работать на фабрике, когда вырасту, – заявила Винифред, так удивив нас всех, что мы подались вперед и вопросительно склонили головы.
– Правда? И на какой фабрике? – Я радостно ухватилась за возможность уйти от обсуждения мозгов Глэдис.
– А всё равно, – отмахнулась Винифред.
– Такое я слышу, кажется, в первый раз, – проговорила Сина, продолжая смотреть на Винифред, склонив голову набок. Я поняла, что Винифред выросла в её глазах.
– Когда мы были в четвертом классе, мы должны были выбрать, кем хотим стать, когда вырастем, и нарисовать плакат. Когда я сказала, что хочу быть фабричным работником, все засмеялись, но мне было наплевать. Я взяла себе за правило никогда не притворяться кем-то, кем не являюсь.
– Это заслуживает уважения, милушка, – сказала Сина. – И, полагаю, очень раскрепощает. Уверена, ты будешь чертовски хорошим фабричным работником.
– Мы отвлеклись от того, как отключить переднюю часть моего мозга, – пробурчала Глэдис, хмуро отодвигая свою порцию подгоревшей еды.
– Угу, – хмыкнула Сина. Списав горелый обед со счетов, она выставила на стол молоко и кукурузные хлопья и теперь раздавала миски. – И как ты предлагаешь этого добиться?
– Хорошо, что вы спросили, – обрадовалась Глэдис. – Радио – вот что нам поможет. Я могу слушать его передней частью мозга, это её немного отвлечёт, и тогда задняя часть заработает.
– Нет, – отрезала Сина.
– Вы что же – даже не попробуете? – удивилась Глэдис.
– Нет, – повторила Сина. – В моём доме не будет этих агрегатов.
– Вы же слушали радио в магазине, – настаивала Глэдис.
– Это другое дело, – заметила Сина.
– Это опасная стезя, – присовокупил Старый Том. Он наконец отодвинул обгорелые остатки картофеля и принялся за кукурузные хлопья, как и остальные. – Сначала радио, потом туалет со сливом – а там и электричество. И вот вы уже живёте не сами, а через вторые руки. Вы больше не говорите с людьми лицом к лицу – ведь люди из радиоприемника намного интереснее. И вы не играете на пианино и не поёте вместе по вечерам – потому что радио делает это за вас. А затем вам вдруг начинает казаться, что если вы не возьмёте стул и не сядете перед радио в шесть часов вечера каждого дня, вы пропустите что-то важное. А когда кто-то заговорит с вами, вы скажете: «Тсс, я слушаю радио». И вскоре вам кажется, что нужно следить за всем, что передают по радио: новостями, музыкой, комедийными передачами, диспутами. Вам кажется, что все поголовно за ними следят. И знаете что? Таки да! Они прислушиваются к неживому предмету, но не к друг другу. И ни в общинах, ни в деревнях никто уже не живёт совместной жизнью с родными и близкими, друзьями и недругами. И всё же им кажется, что чего-то недостает. И таки да. Потому что радио не знает, что они существуют.
– Словоблудие, – буркнула Глэдис.
– Не словоблудие, хотя загнуто круто, – вступилась Сина.
– Вовсе нет, – возмутился Старый Том.
– Но, – перебила его Сина и продолжила свое, – я тебе скажу, что не словоблудие: радиоволны. И очень сомневаюсь, что они тебе полезны. Подумать только, ведь есть такие, у кого есть и электричество, и радио – и все эти волны бомбардируют их, рассекают их бренные тела и днём и ночью. Ударяются о стены дома, путаются с мозговыми волнами, корёжат…
– Что корёжат? – доискивалась Глэдис.
– А мы и не знаем, что именно, – ответил Старый Том. – Наука ещё настолько незрелая. Может, в следующем поколении люди станут рождаться с тремя глазами. Тебе это понравится? Родить трехглазого ребёнка? – Старый Том сложил руки на груди, чувствуя, что вопрос закрыт. Он и Сина согласно кивнули друг другу через стол.
