– Это принадлежало моей матери! – сказала она. И ощутила прилив сил. Она подумала о Таффе, о папе. Если она позволит Сордусу оставить её здесь, она их больше никогда не увидит!
Кара повернулась и кинулась бежать.
За спиной хлопнули руки-ветви Сордуса – странный, жуткий язык. Снова появился плетельщик паутины, зацепился суставчатыми ногами и побежал вниз головой по своей светящейся паутине. К нему присоединился второй. Потом их стало четверо. Потом десяток.
Сордус снова хлопнул в ладоши, громче и резче. Это был приказ.
Существа с невообразимой скоростью принялись разбирать паутину.
Кара помчалась так, как не бегала ещё никогда в жизни, уворачиваясь от внезапно возникавших перед ней карманов тьмы. Ноги вязли в чёрной земле, как будто в песке. Над головой пронзительно верещали прилежно трудящиеся плетельщики. Мёртвые нити паутины опадали на землю, путались в волосах, оплетали руки. Кара всё бежала и бежала. Проход был уже совсем близко, до него оставалось каких-нибудь пятьсот футов, но и время было на исходе: серебристый свет еле теплился. Если Кара не добежит до выхода, пока её не поглотила тьма, ей его нипочём не найти в…
Один из плетельщиков ударил её по плечу. Удар пришёлся вскользь, но застал Кару врасплох, и она потеряла равновесие. Девочка упала на одно колено и как раз успела заметить, как второй плетельщик метнулся в её сторону. Кара замахнулась книгой. Раздался гулкий, увесистый удар, и плетельщик растянулся на земле. Она повернулась в сторону прохода как раз вовремя, чтобы увидеть летящего на неё третьего. Кара откатилась с дороги – и вновь пустилась бежать. В Чащобе сделалось почти совсем темно, но Кара всё ещё различала впереди ход, ведущий к Опушке. Менее чем в сотне футов, иная, дружественная тьма. Двое плетельщиков плюхнулись ей на спину, но Кара не обратила на них внимания – ни на то, как её дерут за волосы, ни на то, как ей верещат в уши.
Стоило ей юркнуть в проход между деревьями, плетельщики тотчас отстали. Она слышала позади их голоса, приглушённые и разочарованные. Им пришлось отступить. Их хозяин будет недоволен…
Упав на четвереньки, Кара проползла на несколько шагов в глубь тоннеля. Она по-прежнему задевала головой нависающие над ней ветки, но уже не чувствовала себя как в ловушке. Наоборот, они были как доспехи. Убежище.
Потом Кара услышала за спиной голос, тихий, как шелест ножа, вынимаемого из ножен, древний, как сама жизнь.
– Кара… – прошелестел голос.
Она чувствовала тёплое дыхание над ухом. Дыхание распространялось по тоннелю, наполняя его запахами осени, плесени и мертвечины.
– Кара… – снова шепнул Сордус.
Захрустели ветви – он тянулся за ней, чтобы коснуться её.
Кара лихорадочно поползла вперёд. Ссадины и царапины на коленях, на спине сейчас не имели значения. Боль не имела значения. Вообще ничто не имело значения – только крохотный маячок утреннего света впереди.
Она вырвалась на свежий воздух внешнего мира. Книга у неё в руках казалась особенно осязаемой и настоящей, и девочка прижимала её к груди, пока пробиралась через Опушку. И только отойдя подальше, Кара решилась обернуться и посмотреть в сторону Чащобы.
Лаз между деревьями сомкнулся. Никто её не преследовал.
Но Кара по-прежнему чувствовала его дыхание над ухом, слышала голос у себя в голове.
«Кара…»
Её имя. Он знал её имя.
Сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать себя в безопасности? Кара открыла книгу.
Книга вторая
Праздник Теней
Дитя, что коснулось магии, погублено навеки.
«Путь»
Лист 928, жилка 116
7
Несмотря на усталость, на следующее утро Кара поднялась пораньше, чтобы успеть зайти на ферму к Лэмбам и посмотреть, как там её пациентка.
Раны на копыте Тенепляски ещё не зарубцевались, но уже подживали. Кара сняла ножичком несколько кусков присохшего гноя и провела ладонью вдоль передней ноги кобылы.
Жара не было. Инфекция вся вышла.
Кара улыбнулась и потрепала лошадь по гриве.
– Тебе уже лучше, девочка! – шепнула она. – Но ты всё-таки постарайся не перегружать ногу в ближайшие несколько дней, пока мышцы снова не привыкнут бегать.
Будь это другая лошадь, не Тенепляска, Кара произнесла бы это нараспев, будто убаюкивая: животным, особенно бегунам, по душе такой ритм. Но Тенепляске не понравилось бы, что с ней разговаривают как с маленькой теперь, когда она пришла в себя, поэтому Кара говорила с ней напрямик, будто с человеком. Гордая лошадь заслуживала подобного уважения.
Выйдя из конюшни, Кара практически налетела на Констанс Лэмб.
– Тебе что тут надо? – осведомилась Констанс.
– Тенепляску проверяла.
– Тебя никто не просил это делать.
– Я знаю. Я просто хотела…
– А брат твой куда делся?
– Болеет, – сказала Кара.
Тафф проснулся с температурой и небольшой сыпью на груди. Кара умоляла папу позволить ей пропустить школу, чтобы ухаживать за Таффом, но папа не разрешил. Папа мог забыть убрать урожай, мог неделями не мыться, но во всём, что касалось школы, он был твёрд как скала.
– Мальчик много болеет, – сказала Констанс, и Кара с изумлением увидела, как она озабоченно хмурится. – Ты не думала…
И тут вдруг глаза фермерши расширились. Она всплеснула руками.
– Где ты это взяла?! – спросила она.
Кара проследила направление взгляда Констанс – она смотрела на мамин медальон, висящий в лучах утреннего солнца напоказ всему свету. Медальон каким-то образом выскользнул со своего обычного места под школьным платьем. Непонятно, как это вышло: Кара нарочно пропустила его под высоким воротничком платья, чтобы медальона было не видно.
– Я кого спрашиваю? – сказала Констанс.
– Я его всегда ношу! – Кара сжала медальон в кулаке. – Мне его мама оставила. Под подушкой, как будто заранее знала, что будет…
– Дай-ка посмотреть…
И прежде чем Кара успела возразить, Констанс подступила вплотную, взяла деревянный медальон и провела большим пальцем по простенькой ракушке, вырезанной снаружи. Кара опасливо наблюдала за ней. Если Констанс попытается отобрать медальон или открыть его, Кара стукнет её по руке и убежит, а там будь что будет!
