– Если бы не вы, серые плащи его бы никогда не нашли…
– Ошибаешься. Они нашли семечки, которые я оставила, и решили, что это просто тайник для жалких сбережений фермера. Ты вовсе не такая умная, как тебе кажется. Подумай об этом.
– Верните мне мою книгу.
– Сперва ответь на несколько вопросов. Где ты её нашла?
Констанс прислонилась к дереву и скрестила руки на груди, выжидающе глядя на Кару, пока та прикидывала, стоит ли говорить ей правду.
Если сознаться, что она побывала в Чащобе, Констанс может донести на неё фен-де Стоуну. Но если Констанс ей враг, отчего же тогда она сразу не рассказала фен-де про книгу заклинаний? Могла бы отдать ему книгу ещё пять дней назад, её бы за героиню считали…
Кара набрала побольше воздуха. Рано или поздно ей придется кому-то довериться, почему бы и не сейчас?
– Я нашла её в Чащобе, – сказала она.
Констанс кивнула.
– Хорошо. Я проверяла, готова ли ты сказать мне правду.
– А вы знали?
– Ну конечно, знала, Кара! Это я её там и зарыла.
«Не может быть! – подумала Кара. – Это, наверно, какой-то розыгрыш…» Констанс Лэмб была одной из самых преданных членов Лона. Не пропускала ни единой службы, вышивала больше всего слов во время Обшивания, в свободное время читала «Путь» престарелым и немощным. Её ни разу не наказывали ни за какие проступки, даже не укоряли за мелкие промахи. Сама мысль о том, что эта женщина могла войти в Чащобу… да нет, такого просто быть не может!
«Если только не…»
– Так вы ведьма?! – воскликнула Кара.
Констанс была неподдельно возмущена подобным предположением.
– Ещё чего! Нет, конечно! Этот гримуар для меня – просто книга. Я вижу в нём только пустые страницы, как и любой, у кого нет дара.
Она посмотрела Каре в глаза, и на её лице внезапно отразилось глубокое сострадание.
– Нам повезло.
«Если бы вы знали, как это здорово, вы бы, может, заговорили иначе», – подумала Кара, но тут она вспомнила, как страдала, оставшись без книги, и подумала, что Констанс, возможно, права.
– Твоя мать была замечательная женщина, Кара. Не слушай никого, кто будет утверждать иное. Ну да, конечно, у неё были свои недостатки. Она бывала тщеславна – все красивые женщины к этому склонны. И упряма как бык. Стоило ей вбить себе в голову, что она права, – и всё, никакая сила её бы не разубедила. Но при всём при том она была добрая, умная и весёлая. И хорошая подруга.
Констанс утёрла глаза.
«Не мне одной её не хватает», – подумала Кара. И почувствовала себя эгоисткой за то, что считала иначе – как будто припрятала воспоминания о матери только для себя одной.
– Но почему вы не говорили мне этого раньше? – спросила Кара. – Почему вы всегда были такой…
– Жестокой? Равнодушной? – Констанс вздохнула. – Это сложный вопрос. Я смотрю на тебя – и вижу её. Она была моей лучшей подругой. Когда она погибла, это разбило мне сердце… ну, и зла я была на неё, конечно.
– За то, что она умерла?
– Отчасти. Но в основном за то, что она меня не послушалась.
Констанс отвернулась.
– Она показывала мне, на что способен гримуар. Простенькие заклинания, чтобы не напугать меня. Превратить увядшее растение в прекрасный цветок. Починить колесо у телеги. Поначалу мне было страшно. Это же противно естественному ходу вещей! Это колдовство! Самый тяжкий грех! Но все, что она делала, было таким безобидным – даже полезным, – что в конце концов оно просто стало частью нашей повседневной жизни.
Она пожала плечами.
– Я была умная. Абигейл хорошо пекла пироги. Хелена владела магией.
– А тётя Эбби тоже знала?
– Да, Кара. Она всё знала.
Где-то в саду раздался звук, шорох пробегающего животного. «А вот был бы у меня гримуар, я могла бы его поймать!»
– То есть вы знали, что моя мама ведьма, но не донесли на неё, – сказала Кара.
– Да.
– А что случилось потом?
– Хелена изменилась. Сперва по мелочи. Принялась пользоваться своим даром, даже когда нужды в этом не было. Вот как-то раз захожу я на кухню, а твоя мама стоит у кухонного стола и сосредоточенно наливает воду из кувшина в пустой стакан. Естественно, не прикасаясь к нему.
Констанс изобразила её действия.
– А потом выливает воду обратно в кувшин. И снова. И снова. Раз двадцать, наверно, перелила воду туда-обратно, прежде чем заметила, что я рядом стою. Тогда она просто закрыла свой гримуар и ушла. И ещё одно. Гримуар. Поначалу она прятала его в подпол, когда он был ей не нужен, но постепенно она повадилась всюду носить его с собой. Даже если она не могла взять с собой всю книгу, она выдирала клочок бумаги и клала в карман. «Просто на всякий случай», – сказала она как-то раз. Я даже не знаю, что она имела в виду. Может, она и сама не знала. В конце концов её обуял такой страх, что я либо Эбби попытаемся украсть её драгоценную книгу, что она перестала звать нас в гости. Ты-то, наверно, была совсем маленькая и уже не помнишь, но…
– Да нет, – сказала Кара. – Ну, то есть, я не помню точно, что произошло, – я просто помню, что раньше вы с тётей Эбби приходили к нам каждый день, а потом вдруг перестали приходить. Но я совершенно не помню, чтобы мама вела себя как-то не так.
– Я же говорю, ты была ещё маленькая. Могла и не заметить.
Кара промолчала. Она ждала столько лет, и теперь последнее, чего ей хотелось, – это перебивать.
– Хелена сделалась одержима этой проклятой книгой. Ни о чём другом и думать не могла. Я знала – или мне так казалось, – что если её уничтожить, всё станет как прежде. Поэтому я подлила Хелене в чай слипай-глаза. И когда она уснула, бедняжка Эбби забрала книгу и унесла к себе домой, чтобы сжечь. А я осталась. Стояла на коленях у постели Хелены и от всей души надеялась, что когда моя подруга проснётся, это снова будет моя подруга. Но как только Хелена открыла глаза, она схватила меня за шею и принялась душить. Я умоляла её перестать, а она только смеялась, смеялась, Кара! – и крепче сжимала руки. А потом отшвырнула меня через всю комнату, будто пустой мешок, лицом прямо в зеркало.
Констанс провела рукой по своим шрамам, каждый из них – напоминание о той ночи.
– Когда я обернулась, кровь заливала мне глаза, но я увидела, как твоя мать вскинула голову, будто гончая, вставшая на след.
Констанс отвернулась и погладила корявый сук – рука у неё слегка дрожала.
– Как будто книга призвала её к себе или что-то в этом духе. Как будто она звала на помощь. Я уверена, что она не собиралась причинять никому зла, но… она убила их, Кара. И Эбби, и её молодого мужа. Убила обоих.
Констанс Лэмб осела на землю, закрыла лицо руками и разрыдалась. Когда она перестала содрогаться от рыданий и только мелко дрожала, Кара задала следующий вопрос – тихонько, почти шёпотом. Это теперь казалось почти неважно («они были правы, мама в самом деле была плохая, они были правы…»), и всё же ей по-прежнему хотелось знать, чем всё закончилось.
