Тафф дёрнул сестру за руку.
– Я в порядке!
– Если вам не очень сложно, можно, он в доме подождёт, пока я управлюсь с Тенепляской? Вы его даже и не заметите. Тафф у нас тихий…
– Я с этой чокнутой старой кошёлкой не останусь!
– …как мышка…
Констанс смерила взглядом их обоих, и Таффа в отдельности, с чем-то отдалённо напоминающим усмешку.
– Погодите, – сказала она и ушла в дом.
Кара и Тафф стояли молча. Кара гневно зыркнула на брата.
– Ну чего? – сказал Тафф.
Констанс вернулась с толстым шерстяным одеялом и парой варежек.
– На, бери. Одеяло оставишь на лавке возле конюшни, когда будете уходить. Варежки тебе великоваты, но ничего, возьми себе. Я их мужу связала, а он носить отказывается. Кусачие, мол. Считай, это тебе подарок от – как ты сказал? – сумасшедшей старой кошёлки.
И Констанс Лэмб захлопнула дверь у них перед носом прежде, чем они успели сказать «спасибо».
Кусачим оказалось в основном одеяло, а не варежки, зато через несколько минут Кара заметила, что Тафф перестал так часто шмыгать носом. Доброта миссис Лэмб, конечно, оставляла желать лучшего, и всё же это была доброта.
– Можно мне с тобой? – попросился Тафф, когда они дошли до конюшни.
– Нет.
– Но я хочу посмотреть!
– Это просто лошадь.
– Я люблю лошадей. Они интересные.
«Интересные» было последнее слово, которое выучил Тафф, и он употреблял его при каждом удобном случае, балуясь с ним, будто с новой игрушкой.
– Ну ты же знаешь, что будет, – сказала она.
Говорить так было жестоко, но всё же Таффу следует смириться с очевидным: стоило ему подойти близко к животным, как он начинал задыхаться, или у него принималась болеть голова, или открывался жуткий кашель, или всё это сразу. Как-то раз он из упрямства покормил овечек, и всё тело у него покрылось багровыми пятнами.
– Я яблочко принёс, – сказал Тафф. – Чтобы его угостить.
– Это она. И она себя плохо чувствует, поэтому она, скорее всего, просто выплюнет это яблочко.
Тафф достал яблоко из кармана и протянул сестре. Яблоко выглядело сморщенным и унылым – других урожаев их поля нынче не давали.
– Ну всё равно – отдай его ей, ладно? – тихо попросил он. – И скажи, что это от меня.
Кара погладила братишку по голове. Его волосы начали завиваться возле ушей. Она мысленно добавила в список дел «подстричь Таффа».
– Это можно.
Убедившись, что Тафф не забыл свою дощечку для рисования и кусок угля, Кара вошла в конюшню. Тенепляску она нашла в последнем деннике. Кобыла была здоровенная, как тяжеловоз, с лоснящейся чёрной шкурой и жилистыми мышцами. На шее у неё лужицей лунного света растеклось серебристое пятнышко.
– Я пришла тебе помочь, – сказала Кара, похлопав лошадь по боку. Тенепляска опасливо покосилась на неё, но не шарахнулась. – Может быть, я сумею унять боль, если ты мне позволишь.
Каре нужно было осмотреть пострадавшую ногу, но она не могла прямо так взять её в руки – это было бы нарушением доверия. Поэтому она принялась уговаривать лошадь, напевая песню, которой научила её мать много лет назад, песню, слов которой Кара не понимала. Она нашёптывала её на ухо Тенепляске, как колыбельную.
Тенепляска подняла копыто.
Кара сразу увидела, в чём проблема: маленький, слишком маленький прокол, окружённый багровым пятном. Если не дать инфекции возможность выйти наружу, воспаление распространится выше по ноге кобылы, начнется горячка, и тогда исцеление сделается невозможным. Довольно обычная беда, но разобраться с ней нужно было немедленно.
Кара достала из кармана платья перочинный ножик. Тенепляска вздрогнула и подалась в сторону, но Кара вновь затянула песню своей матери, сжимая в ладони деревянный медальон, спрятанный под платьем, и глаза у лошади остекленели. Кара глубоко вонзила нож в копыто и проворно проделала два новых отверстия по обе стороны от главной раны, а потом натолкала во все три дырки мазь, которая должна была оттянуть инфекцию книзу. Рецепт лекарства тоже достался ей от матери, и готовилось оно из трав, собранных на Опушке, – две мелкие подробности, о которых Кара Лэмбам сообщать не собиралась.
– Ближайшие несколько часов будут не очень-то приятными, – прошептала она на ухо лошади. – Но после этого с тобой всё будет в порядке.
Она положила в рот Тенепляске Таффово яблочко.
– Это тебе от моего братишки, Таффа. Он тоже болеет, как и ты. Но скоро вам обоим сделается лучше!
Она погладила гриву Тенепляски, и по всему телу разлилось приятное, тёплое чувство – ощущение, что она сделала что-то хорошее и правильное.
С этой новообретённой уверенностью Кара пошла в хлев, искать Джейкоба Лэмба, намереваясь получить свои семечки прежде, чем идти в школу. Фермер кормил свиней – шевелящуюся массу облепленных грязью туш, битком набитых в закут. Фермер высыпал на землю ведро дробленой кукурузы, свиньи яростно захрюкали.
– Ну что, как там моя скотинка? – спросил Джейкоб. Говорил он медлительно, но взгляд у него был острый и проворный.
– У Тенепляски рана загноилась. Но теперь с ней всё будет хорошо, – ответила Кара.
Джейкоб стоял в закуте. Казалось, он может стоять так вечно.
– Сэр, – неловко сказала Кара, – вы моему папе заплатить обещали…
Ответа Кара не расслышала за какофонией хрюканья. Джейкоб пнул одну из свиней и пробормотал что-то неразборчивое.
– Прошу прощения? – переспросила Кара.
– Вон, у дома три мерки кукурузы стоит! Возьми себе несколько початков.
– Кукурузы?
– Только утром скосил!
– Ну вы же обещали папе, что заплатите семечками!
Кара сама поморщилась, так жалко это прозвучало.
– Две коричневых, если точнее.
– Ну, ты ж знаешь своего папашу. Вечно всё перепутает.
– Такого он перепутать не мог.
Джейкоб пожал плечами.
– Ну, может, я и обещал две коричневых. А может, и не обещал. В любом случае, сейчас это неважно.
Он сунул Каре в руку одну-единственную серую семечку и сжал пальцы девочки поверх нее.
– Мог бы и вообще не платить, поняла? А если кому скажешь, что я, мол, тебя надул, я скажу, что ты врешь, да и дело с концом. И как ты думаешь, кому скорее поверят? Крепкому, зажиточному фермеру вроде меня? Или дочке уличённой ведьмы?
Кара стиснула в кулаке серую семечку. Это была десятая часть обещанной платы.
– Это же нечестно! – сказала она, готовая разрыдаться, сама себя за это ненавидя.
