Когда Кара обернулась, прямо за спиной у неё стояла Грейс. И улыбалась.
Это был дурной знак.
– Добрый день, Кара! – пропела Грейс. Её тон был сама любезность. – Как я рада тебя видеть!
Грейс, вне всякого сомнения, была самой красивой девочкой в деревне. Однако то была странная красота. Глаза – пронзительно-голубые, будто самоцвет, только что найденный в шахте. Яркость глаз подчеркивали длинные, шелковистые белые волосы, перевязанные розовой лентой. По всем правилам Грейс следовало бы прятать такие необычные волосы под шляпкой или под чепчиком: ведь любые физические особенности, от раздвоенной губы до крохотной родинки, зачастую рассматривались как знак того, что дитя «тронуто магией» и за ним надо смотреть в оба. Но Грейс это, по-видимому, не касалось. Она гордо носила свои волосы, каждый день вплетая в них яркую ленту нового цвета, и жители деревни восхищались её «мужеством».
С их точки зрения, Грейс ничего дурного сделать не могла.
За спиной Грейс могучей тенью маячил её постоянный спутник, здоровенный малый по имени Саймон Лодер, с постоянно приоткрытым ртом, что придавало ему какое-то растерянное выражение. Годам к шестнадцати Саймон мог бы уже работать в поле – при его росте он бы запросто пахал за троих взрослых мужчин. Возможно, со временем он бы даже стал владельцем собственной фермы: он происходил из хорошей семьи и, как все говорили, рос энергичным и довольно умненьким мальчиком.
Всему пришёл конец, когда Саймон в восемь лет забрёл в Чащобу.
Искать его никто не решился, даже родители. Ребёнка сочли пропавшим – говорили, что его забрал Сордус. И отчасти это была правда. Ребёнок, который вернулся в деревню два дня спустя, пошатываясь, в окровавленной одежде, был совершенно другим мальчиком. Его разум был погублен безвозвратно. Теперь Саймон почти не разговаривал, а если разговаривал, то только с Грейс.
Кара его жалела, но в то же время боялась его: её пугало то, как он не сводит глаз с Грейс. Все толковали о том, какая Грейс милосердная, как она следует Пути тем, что дружит со злосчастным ребёнком. Но Кара-то знала, что доброта тут ни при чем. Саймон просто инструмент, который у Грейс всегда под рукой – опасный, как топор, и для Грейс намного удобнее топора.
– Тебя не было в школе, – сказала Кара как можно более бесстрастным тоном. Сегодня она была не расположена играть в игры Грейс.
Грейс опёрлась на свою трость, вырезанную из ясеня, поваленного молнией.
– У меня с утра нога разболелась. Я с постели встать не могла.
– Очень тебе сочувствую, – сказала Кара. – Наверно, это тяжело.
– Да, Кара. Очень тяжело. Ты себе просто не представляешь, какая это боль.
И, хотя Грейс по-прежнему улыбалась, глаза у неё вспыхнули голубым огнём.
Левой ноги Грейс никто никогда не видел: в Де-Норане женщины не носили юбок выше щиколотки, а купаться Грейс не ходила. Но, по слухам, нога у неё была кривая и иссохшая.
И в этом Грейс винила Кару.
– Я пропустила что-нибудь важное? – спросила она.
– Да нет, – ответила Кара.
– Когда я стану фен-де, первым же приказом отправлю наставника Блэквуда в чистильщики. Он мне надоел.
Кара вежливо кивнула и сделала шаг в сторону прилавка.
– Ну, выздоравливай.
Саймон преградил ей путь.
– Дай угадаю, – сказала Грейс, глядя на бутылку в руках у Кары. – Этот щенок опять болеет?
Говоря, она поправляла бутылочки на полке, так что они выстроились в ровный ряд.
– Когда я стану главной, все будет иначе. Таким щенкам, как он, будут просто сворачивать шею. Так будет намного лучше. Эти бестолковые чистильщики трудятся не покладая рук, и всё равно Чащоба мало-помалу надвигается с каждым годом. Наша часть острова делается все меньше и меньше. У нас нет места для всяких заморышей.
Жестокие слова Грейс, как всегда, прятались под непринуждённым тоном дружеской болтовни. Она ни на секунду не переставала улыбаться. Любой, кто был в магазине, видел всего лишь девочку, щебечущую с подружкой.
Кара посмотрела ей в глаза.
– Не говори так о моём брате!
Это прозвучало громче, чем хотелось Каре.
Таннер Стормфилд выглянула из-за прилавка.
Грейс положила свою маленькую ручку Каре на плечо, как будто успокаивала её.
– Что, Кара, правда глаз колет? Уж кому и знать, как не тебе!
Она помолчала.
– Эта бутылка стоит целую жёлтенькую, а то и больше. Где это бедная дочка фермера раздобыла такие деньжищи, а?
– Я бутылку покупать и не собираюсь!
Грейс картинно вздохнула.
– Ну не собираешься же ты её украсть!
– Нет, конечно! Миссис Стормфилд за серенькую нальет Таффу одну ложку. А насчёт завтрашней порции я что-нибудь придумаю.
– Так у тебя есть серенькая? Вот новость так новость! Давай-ка её сюда.
– Что?!
Грейс вздохнула с таким видом, как будто что-то объясняла непонятливому малышу.
– На прошлой неделе вернулся торговый корабль. Они привезли из Мира новые, невиданные конфеты. Я хочу попробовать такую конфету, а кошелёк оставила дома. А как я уже сказала, у меня сегодня нога болит. В общем, мне нужна твоя серенькая.
– Ну конечно, Грейс. А ты мне её потом, разумеется, вернешь.
– Нет, не верну.
Она подставила ладонь, держа её вплотную к телу, так, чтобы со стороны видно не было.
– Ну, давай семечку!
– А почему, собственно?
– Потому что в конце концов ты мне всё равно её отдашь. Я просто хочу избавить тебя от лишних неприятностей. Клянусь Клэном, Кара, – можно подумать, ты не знаешь, кто твои настоящие друзья!
Грейс всё держала ладонь. Ждала.
Кара почувствовала, как гнев охватывает её с головы до пят, точно лесной пожар. С Грейс всегда бывало так. Для всех остальных – сплошные сахарные улыбки, настоящий подарок для деревни. Никто не ведал её тёмной души, кроме Кары.
Обычно ей удавалось не обращать на Грейс внимания. Но мелкие несправедливости этого дня, копившиеся одна за другой, вывели Кару из равновесия.
Она ударила Грейс по руке.
Кара сразу поняла, какую ошибку она совершила, но было поздно. Грейс уже валилась назад, она попыталась было ухватиться за полку, но вместо этого только смахнула на пол банку с вареньем. Осколки полетели во все стороны, увечная нога Грейс вдруг подломилась, и она рухнула к ногам Кары.
От боли она всхлипывала вполне убедительно.
– Я же до неё едва дотронулась! – тихо сказала Кара.
Могла бы и не говорить. Её никто не слушал.