– Эй! – воскликнул Тафф. Уши у него покраснели.
– А что, было бы лучше, если бы я ударила тебя по руке, в которой ты держишь меч? Думаешь, это добавило бы ей ловкости?
Тафф, кряхтя от напряжения, развернулся и принялся наобум размахивать деревянным мечом. Он начинал злиться, и от этого утратил осторожность.
– Не теряй равновесия, – говорила девочка, уворачиваясь от ударов, – руки не опускай! Что-то у тебя вид усталый.
– Потому что я устал!
– Ну и ладно. Не показывай этого. Главное – не терять лица.
Тафф опустил меч, и девочка, вместо того чтобы увернуться, отбила удар своим оружием. Стук дерева о дерево гулко разнёсся по лесу. Ветки дрогнули: целая стая трёхкрылых птиц взвилась и кругами ушла в небо.
Тафф вскрикнул от боли и выронил меч. Он принялся растирать левый локоть. Рука у него бессильно повисла.
– Это что, такой убогий способ сдаваться? – спросила девочка.
– По-моему, на сегодня хватит, – вмешалась Кара. – А то вы так покалечитесь.
Тафф закатил глаза.
– Да нет, Кара, мы же просто играем!
– Угу, – сказала девочка. – Ты неплохо справляешься. Для такого, как ты.
– Что значит «для такого, как я»? – осведомился Тафф.
– То и значит.
Девочка опустилась на колени рядом с ведром, зачерпнула воды, протянула чашку Таффу.
– На, попей. Рука ныть перестанет.
Она отступила на шаг, смерила его взглядом.
– И лучше забудь про меч. Ты никогда не станешь достаточно крупным, чтобы владеть мечом.
– Мне ещё расти и расти, знаешь ли!
– Если ты видишь стебель розы, придёт ли тебе в голову, что из неё вырастет дуб?
Она подняла его руку, провела ладонью вдоль спины.
– Запястья тонкие, плечи покатые… Ты не рассчитан на большой рост.
Она взяла его за подбородок, подняла голову так, чтобы встретиться с ним глазами.
– И к тому же сердце у тебя мягкое. Неподходящее свойство, если ты рассчитываешь то и дело тыкать людей мечом в грудь.
Тут Кара перебила её.
– Вы можете менять свой возраст! – сказала она.
Девочка кивнула, подобрала Таффов меч, достала перочинный ножик и принялась аккуратно состругивать получившиеся зазубрины.
– Хорошо, что ты так быстро это сообразила, – сказала Мэри-Котелок. – Такая готовность принимать невозможное тебе очень пригодится в ближайшем будущем. Однако сказать, что я «могу менять» свой возраст, было бы не совсем верно. Это не то, чем я способна управлять. Мои годы – штука ненадёжная, они текут и ускользают во сне. Я сама не знаю, на сколько лет помолодею, когда проснусь. Или постарею.
– Но как же такое может быть? – спросила Кара.
– Это долгая история, – ответила Мэри, – и её лучше оставить до другого раза. А сейчас нам пора в путь.
Она протянула меч Таффу.
– Ты проворный, – сказала она. – Это хорошо.
Тафф просиял.
– Фехтовальщику надо быть проворным!
– Да нет, ты не понял. Я имею в виду, что ты всегда можешь убежать.
– Я не хочу убегать! Я хочу сражаться!
– Нет, – сказала Мэри. – По-моему, для этого ты слишком умный. По глазам вижу. Блестящий ум.
Кара обняла Таффа за плечи.
– Дома, в Де-Норане, школьная учительница говорила, что не поспевает его учить. И что ему бы очень не помешал полный корабль книг из Мира.
Мэри пристально посмотрела на Таффа. Хоть она и выглядела как ребёнок, но в старческих глазах была видна мудрость.
– Может, это и будет твоим оружием, – сказала она.
Таффа это, похоже, не убедило.
– Что, ум, что ли? – переспросил он. – Да как же им сражаться-то?
– Ну, раз ты спрашиваешь о таких вещах, видимо, я ошиблась. Можешь продолжать и дальше упражняться с мечом, хотя толку из этого не выйдет. Ну, а сейчас пора собирать лагерь.
Тафф сунул деревянный меч в шлёвку для ремня на своих замызганных брючках.
– А куда мы идём? – спросил он.
– Я поведу вас той дорогой, что ведёт прочь из Чащобы. Путь этот долгий, но отчасти оно и к лучшему. Тебе, Кара, потребуется время, чтобы научиться всему, чему надо. Только тогда у тебя будет шанс совладать с Имоджин. Но пока у нас есть другая, более насущная проблема.
Мэри присела на корточки рядом со своим мешком, порылась в нём и извлекла наружу самую обыкновенную рогатку. Она понизила голос, так, чтобы слышно было только им:
– За нами следят. Идёмте, ребятки. Пора на охоту!
5
Они пробрались вдоль гребня холма, нависающего над каменным мостом, по которому они пришли сюда накануне вечером, и повернули на север, сквозь заросли деревьев с чёрными листьями. Пышный моховой ковёр приглушал их шаги.
– Это Сордус, да? – спросил Тафф. – Это он за нами следит?
– Ну что ты мелешь? – сказала Мэри. – Сордус только через несколько дней доберётся до конца этого ущелья и сможет через него перебраться. Я же вам говорила…
– Да, я помню, ему нужно всё время стоять обеими ногами на земле, – сказал Тафф. – Но почему?
– Неужели так важно, почему? – спросила Мэри.
– Мне вот важно! – воскликнул Тафф.
– Странно, странно, – сказала Мэри. – Мы тут в Чащобе живём проще: живы – и на том спасибо. Но я отвечу на твой вопрос. Под ногами у него – сеть корней, что привязывают его к Чащобе. Они тянутся из земли, предоставляя ему достаточно свободы, чтобы перемещаться, но никогда не обрываются полностью, иначе его тело увянет и умрёт. Он в той же степени часть Чащобы, что и вот эти деревья. И он, как и они, здесь в плену и мечтает вырваться на волю. Теперь, после стольких лет, это единственное, что имеет для него значение.
Мэри вздохнула, бросила взгляд на движущиеся тени по ту сторону пропасти.
– Тут ведь не всегда было так, знаете ли. Некогда моряки слагали песни о том, как прекрасен этот остров. Но потом явился Сордус, и Чащоба, точно зараза, расползлась от берега до берега. Только Де-Норан и остался нетронутым.
– У нас в деревне – своя зараза, – заметила Кара. – И к тому же мне кажется, что красоту можно найти в чём угодно, если приглядеться внимательно. Даже тут.
– Может быть, – ответила Мэри, – только вот красота эта мрачная и больная.
Слева от них торчала купа побуревшего, поникшего папоротника. «Вот у нас в Де-Норане, – подумала Кара, – этот папоротник был бы ярко-зелёным!» Но тут палитра была ограничена всеми оттенками чёрного, бурого и серого. И запахов, которые Кара привыкла ассоциировать с лесом в Де-Норане: аромат разогретой хвои, влажной земли, душистые лесные цветы – всего этого тут не было и в помине. Зато повсюду пахло гнилью и плесенью. Чащоба выглядела как лес, которому недостает чего-то очень важного – словно человек с улыбкой на лице, говорящий вроде бы все нужные слова, но с зияющей дырой на месте сердца.
