Она подошла неслышно в шуме дождя и стояла неподалёку, глядя на Чимбика. Девушку заметно пошатывало, и она оперлась рукой о ствол дерева. Капли дождя соприкасались с её кожей и теряли чистоту, окрашиваясь розовым.
Сержант поднялся и молча смотрел на Эйнджелу, желая лучше запомнить.
— Вам необходимо смыть кровь, мэм, — наконец сказал он.
— Зачем? Теперь мой облик куда больше соответствует сути, — Эйнджела странно улыбнулась, широко развела руки и крутанулась, будто демонстрируя себя всему миру.
При этом она пошатнулась от накатившей слабости, и Чимбик едва успел удержать девушку от падения. Он бережно усадил Эйнджелу на широкий древесный корень, выпиравший из земли подобием арочного моста. Сам репликант опустился перед ней на колено и полез в подсумок за автодоктором.
— Всё ещё считаешь, что уродство — это жалкая отметина на лице? — тихо спросила Эйнджела.
Её пальцы потянулись к лицу репликанта медленно, будто девушка сомневалась, позволит ли Чимбик прикоснуться к себе.
Он позволил.
Эйнджела улыбнулась уголками губ и нежно провела подушечками пальцев по шраму, оставляя на коже репликанта кровавый след. Ощущение оказалось приятней, чем он когда-то представлял.
— Нет, мэм, — ответил тот, наслаждаясь лаской с лёгкой примесью безумия.
Сержанту странно было смотреть на это идеальное лицо и осознавать, что девушка считает себя куда большим уродом, чем он сам.
— Сама жизнь уродлива, — повторил репликант сказанное когда-то Эйнджелой и приложил автодоктор к её шее.
Девушка печально усмехнулась и отвела руку от лица Чимбика:
— Ты запомнил…
— У репликантов эйдетическая память, мэм. Согласно показаниям автодоктора, вам необходимы покой и сон, мэм. Рекомендуется ввод небольшой дозы транквилизатора. Вы можете поспать в машине, мэм, — возвращаясь к привычной манере речи, предложил сержант.
Странно, но близость Эйнджелы сейчас не волновала, как прежде. Будто Чимбик сделал шаг за некую грань, надёжно отделяющую его от девушки и всего, что их связывало.
— Не хочу, — упрямо покачала головой эмпат. — Я так давно не видела дождь, не ощущала столько запахов… На Тиамат мы не покидали городского купола.
— Понимаю, — Чимбик выпрямился и отряхнул прилипшую к наколеннику грязь.
Бейджинка стояла всё также — подставив лицо дождю. Глядя на неё, сержант подумал, что в эту минуту слова Блайза о его, Чимбика, сходстве с серокожей были близки к истине. Сейчас он ощущал в душе пустоту, сходную с той, что часто видел в глазах бейджинки.
Почему-то сейчас это совсем не волновало сержанта.
— Не сердись на брата, — неожиданно попросила Эйнджела. — У нас ведь нет никого ближе семьи. И никому больше мы не нужны.
— Я не сержусь, мэм, — криво улыбнулся сержант. — Наиболее точным определением будет «переживаю». Блайз склонен…
Он замялся, подбирая подходящее определение.
— Мечтать, — наконец нашёлся Чимбик. — Он не знает мира, в котором хочет жить. Его представления серьёзно расходятся с реальностью.
Эйнджела едва заметно пожала плечами:
— Жизнь это лечит. Я присмотрю за ним, научу трезво смотреть на мир.
— Спасибо, мэм, — искренне поблагодарил репликант.
Почему-то он сразу и безоговорочно поверил, что Эйнджела сдержит обещание и Блайз не останется один на один с едва знакомой гражданской жизнью.
— Думаете, ваша сестра его простит? — осторожно спросил он.
— Не знаю, — вздохнула девушка. — Мы со Свитари не сильны в прощении.
Сержант невольно бросил взгляд на врытый в землю модуль, словно мог увидеть сквозь стены изуродованный труп работорговца.
Репликант задумался: а умеет ли он сам прощать? Сложный вопрос, учитывая то, что обидеть подобных ему могли лишь близкие. До недавнего времени список этот был ограничен только братьями-репликантами, обид на которых сержант никогда не держал. Теперь же…
Взгляд Чимбика вернулся к Эйнджеле. Все его обиды основывались на мысли о её предательстве и развеялись, едва сержант понял, что ошибался. Но, глядя на неё, Чимбик осознал, что простил бы ей многое.
— Блайз точно не безразличен Ри, — как могла, ободрила сержанта Эйнджела. — Иначе она бы сделала вид, что всё в порядке, и использовала его.
Чимбик едва заметно кивнул, успокоенный этими словами. Может, они прозвучали не особенно лестно по отношению к Свитари, но были честны.
— Не переживай за брата, — мягко улыбнулась Эйнджела. — Он освоится и осознает, что в мире много других женщин. И, скорее всего, забудет о Свитари.
Чимбик на миг задумался, а потом отрицательно качнул головой:
— Не забудет, мэм.
Девушка едва заметно пожала плечами.
— Время покажет…
Сержанту хотелось сказать, что такое попросту невозможно, потому что он никогда не забудет Эйнджелу.
Но промолчал.
Шумела река, вторя весёлой песне дождя. Чимбик настороженно прислушался — показалось, что слышен свист турбин вертолёта, но это был всего лишь ветер. Успокоившийся сержант отвернулся к реке и замер, глядя на бегущую воду.
— Почему ты нас отпустил? — нарушила молчание Эйнджела.
Сержант задумался над ответом. Его решение противоречило приказу и строилось на иррациональных побуждениях, которые он затруднялся облечь в слова.
— Принял оптимальное решение, мэм, — произнёс он, наконец, привычным ровным тоном, хотя секундой раньше хотел сказать совершенно иное.
То, что в своей сказке дошёл до момента, когда происходит превращение в героя. Но передумал в последний момент, когда слова уже вот-вот готовы были слететь с языка. Зачем? Ведь ничего уже не изменить.
— Хватит с вас одного Батлера, мэм, — добавил он.
От упоминания покойного хозяина Эйнджела вздрогнула, а затем медленно покачала головой:
— Ты — не такой. Совсем.
— Я так не считаю, мэм, — отрезал сержант.
Обернувшись, Чимбик посмотрел девушке в глаза и задал давно мучивший его вопрос:
— Мэм. Почему на Вулкане вы сказали Блайзу в первую очередь идти за мной?
Девушка молча смотрела на него, а затем произнесла:
— Ты был добр ко мне. Добрее, чем большинство людей. Я не хотела, чтобы тебя изучали и резали, будто животное.
Эти слова вызвали горький смешок репликанта. Он был добр… Хвалёная эйдетическая память услужливо воскресила всё то «доброе», что он творил с близнецами. С Эйнджелой. Следом пришли воспоминания о рабском рынке, аукционе, рассказе Батлера и обо всём том, что он успел увидеть за время пребывания среди людей. Репликант со всей ясностью осознал, что он — искусственно созданное для войны, насилия и убийств существо — при сравнении с «цивилизованными людьми» и впрямь мог показаться этой девушке добрым.
