— Спасибо, мэм, — произнёс он. — Что спасли меня и не отдали им имя. Все имена.
Эйнджела грустно улыбнулась ему.
— Кем я буду, если заберу последнее у раба?
Они снова умолкли и какое-то время сидели, глядя на реку.
— Раз ты сегодня отпускаешь всех на волю, — нарушила молчание Эйнджела, — может, освободишь ещё одного человека?
Чимбик на миг нахмурился, пытаясь понять, кого она имеет в виду:
— О ком идёт речь, мэм?
— О тебе.
— Я — репликант, мэм, — поправил её Чимбик. — Биоробот. Не человек.
Эйнджела устало прикрыла глаза, то ли вымотанная последними сутками, то ли уставшая спорить с сержантом о его природе.
— Пусть так. Неважно. Ты ведь хотел стать охотником на Тиамат. Ты можешь улететь с нами. С Блайзом.
Она заглянула в глаза Чимбику и добавило тихо:
— Со мной.
Эти слова смогли проникнуть даже сквозь броню отрешённости сержанта. Он представил, что каждый день будет видеть небо над головой, вдыхать полный запахов воздух… И сможет видеть Эйнджелу, слышать её голос и те чарующие сказки. Рядом будет брат…
Один брат.
Последняя мысль отрезвила Чимбика. Он со всей ясностью осознал, что просто не сможет наслаждаться жизнью, что рисовало воображение, когда остальные братья не живут, а функционируют.
— Мне бы хотелось этого, мэм, — сержант говорил медленно, словно каждое слово весило тонну. — Но у меня есть долг.
— Перед кем? — в голосе Эйнджелы послышалась горечь. — Перед людьми, что считают тебя вещью без имени, с инвентарным номером?
— Нет, мэм. Перед оставшимися на Эгиде братьями. У нас ведь нет никого ближе семьи, — он грустно улыбнулся девушке. — И никому больше они не нужны. Не бросать своих, помните? Старый мотив сказок.
Во взгляде Эйнджелы появилась растерянность:
— И как ты им поможешь?
— Ещё не знаю, мэм, — признался Чимбик. — Но придумаю. Такой уж сегодня день, что мне хочется всех отпустить.
Эйнджела молчала, а он просто любовался ею. Не украдкой, как раньше, а просто и прямо. Сейчас это давалось удивительно легко.
— Ты ведь будешь знать способ связи с Блайзом? — спросила она. — И сможешь присоединиться к нам позже? Я буду ждать…
Простые, казалось бы, слова, но они прозвучали обещанием.
— Пройдёт время, и вы осознаете, что в мире много других мужчин, мэм, — немного перефразировал её слова сержант. — И забудете меня.
— Я слишком хорошо знаю других мужчин, — губы Эйнджелы скривились, — чтобы когда-то забыть тебя.
— Время покажет, мэм, — вновь повторил её же слова Чимбик.
Ему показалось, что Эйнджела хотела сказать что-то ещё, но появился Блайз со спящей Свитари на руках. В ответ на два вопросительных взгляда он отрицательно покачал головой и понёс девушку к вездеходу.
— Вам тоже нужен сон, мэм, — напомнил Чимбик, наблюдая за тем, как его брат устраивает Свитари на заднем сиденье.
Эйнджела какое-то время смотрела на сержанта, затем перевела взгляд на окровавленные руки:
— Наверное, я всё же дойду до душа. Или реки. Но… разве нам не нужно бежать? И почему мы не улетели на том корабле?
— Корабли будут досматривать, мэм, — объяснил сержант. — Мы слишком нашумели. Поэтому лучше переждать. А мичман Блиц и остальные — вне внимания противника, мэм.
— И… — она вновь подняла взгляд на Чимбика, — ты ещё будешь тут, когда я проснусь?..
— Да, мэм, — кивнул сержант. — Мне нужно обеспечить безопасный отход группы.
Девушка тепло улыбнулась и попыталась встать. Слабость в ногах никуда не делась, и эмпата шатало, будто пьяную. Чимбик молча поддержал её и помог дойти до душевой в жилом блоке.
Там воняло, как на скотобойне. Чимбик с неудовольствием подумал, что эти запахи привлекут всех окрестных падальщиков. Мелькнула было мысль выкинуть покойника и провести уборку, но тут же пропала: девушки могут спать и в вездеходе, а тратить время и силы на уборку, чтобы сразу после неё навсегда покинуть это место — глупо.
Эйнджела, придерживаясь за дверной косяк, вошла в душевую.
— Зовите, если понадобится помощь, — сказал Чимбик, проверяя уровень воды в баке.
Сказал без задних мыслей и скрытых намерений. Репликант не хотел, чтобы девушка свалилась без сознания на скользком полу.
Эйнджела улыбнулась чему-то и кивнула:
— Обязательно.
Дверь за ней закрылась, и сержант прислонился спиной к стене. Надев шлем, он контролировал периметр с помощью рассредоточенных снаружи «мух». Одна показала, как Блайз, устроив спящую Свитари на разложенном кресле, возвращается в блок.
Чимбик вздохнул: меньше всего ему сейчас хотелось разговаривать. Но придётся: во-первых, надо обсудить планы отхода и эвакуации, а во-вторых — он просто не представлял долго молчащего Блайза.
Но этот день был особенным. Брат встал рядом с сержантом, лицом к двери залитого кровью жилого блока, и не произнёс ни слова. Чимбик даже проверил показания медблока брони Блайза, когда тот, наконец, открыл рот.
— Спасибо.
Чимбик не знал что ответить.
— Постарайся не попасть, как Блиц, — наконец, сказал он.
— Не попадусь, — пообещал брат. — И позабочусь, чтобы с ними ничего не случилось.
С кем «с ними» — он не уточнял, но оба репликанта прекрасно понимали о ком речь.
Чимбик кивнул и развернул перед братом голографическую карту Блесседа и окрестностей.
— Пойдём так… — начал он.
К тому моменту, когда Эйнджела вышла из душа, репликанты успели детально обсудить план и действия на случаи различных вариантов негативного развития событий.
— Мэм, — сказал Чимбик, когда окутанная облаком пара Эйнджела шагнула в коридор. — Вам нужно поспать. Я помогу вам дойти до вездехода.
— Не думаю, что смогу уснуть, — покачала головой девушка и ставшим неожиданно-привычным для Чимбика жестом оперлась на его руку.
— Автодоктор рекомендует покой и сон, — напомнил сержант. — Я введу небольшую дозу транквилизаторов.
К его облегчению, эмпат не стала спорить. Просто кивнула и позволила вывести себя под дождь, немного умеривший удушающую дневную жару. Бейджинка устроилась на одном из брошенных во время скорой погрузки ящиков и всё так же мокла под дождём. И улыбалась.
Глядя на неё, Эйнджела едва заметно свела брови и спросила:
— Она… с того корабля? Который забрал нас с Вулкана?
— Да, мэм, — кивнул сержант. — Купили, когда вас искали. Я посчитал, что она может указать ваше местоположение, — выдал он привычную ложь, стыдясь признаться в том, что поддался жалости.
