— Почему? — любознательно уточнил Запал.
Ответом ему стал растерянный взгляд Талики. Ей понадобилось время, чтобы понять, что очевидное для людей могло быть тайной для искусственных солдат.
— Потому что до определённого этапа взросления им нужны другие развлечения, — попыталась объяснить идиллийка.
— Почему? — озадачился Запал. — Существуют некие ограничения досуга по возрастам?
— Что-то вроде того, — помедлив, кивнула гид.
— Наш биологический возраст составляет десять земных лет, — забеспокоился Запал. — Наше пребывание здесь не нарушает никаких законов?
Ошарашенный вид идиллийки вновь напомнил Чимбику Эйнджелу. Её тоже когда-то поразила эта информация, но сержант до сих пор не понял почему. И не стал упускать шанс заполнить пробел.
— Что вас так удивило, мэм, — спросил он.
Кто бы ни учил гидов владеть мимикой, до работорговцев Эдема им было далеко. Чимбик без труда видел потрясение на лице Талики.
— Вы же ещё совсем дети… — прошептала она, переводя взгляд с одного шестиокого забрала шлема на другое.
— Мы — полностью сформировавшиеся взрослые особи, — с оскорблёнными нотками в голосе возразил Сверчок. — Мы на пике физической формы, и признаны годными к несению службы, мэм.
Судя по лицу Талики, аргументы её не убедили.
— Почему эта информация вызывает у вас такую реакцию? — повторил попытку понять сержант.
— Потому что нельзя так поступать с детьми! — впервые за время их знакомства Талика повысила голос. — Нельзя!
— Мы не дети, мэм, — напомнил Чимбик. — И даже не люди. Мы — имущество Доминиона Земли, мэм.
Идиллийка закусила губу и сглотнула. Наблюдавшему за ней сержанту показалось, что Талика испытывает чувство вины. Не понял только за что.
— Мэм, мы собирались поужинать, — напомнил он.
— Да, конечно, — тихо выдохнула идиллийка, повернулась и зашагала в сторону ярких вывесок.
— Садж, — Запал вышел на приватный канал. — Меня всё интересует: если дворняги так берегут своё потомство, прописывают неприкосновенность детей в войнах, то почему нас учили делать всё наоборот? Приоритетные цели — места скопления детей, беременных?
— Потому что штатские дворняги — лжецы, — зло скривился Чимбик, вновь вспомнив, как Эйнджела умело обличала притворство и враньё пассажиров лайнера. — Говорят одно, думают другое, делают третье. Они пишут законы и сами же придумывают, как их нарушать. Они вообще много врут.
— Принял, — Запал замолчал, обдумывая услышанное.
Отделение репликантов монолитным инородным телом рассекало пёструю толпу. И местные, и туристы с интересом смотрели на бойцов в броне, а те, в свою очередь, разглядывали праздношатающихся дворняг.
— Существуют ещё какие-то ограничения в туристической зоне? — задал вопрос идиллийке Диего.
— В семейном квартале запрещено применение феромонов, — ответила та, но уже без прежней улыбки. — В деловом и оздоровительном кварталах — только с предварительного согласия туристов. Наркотические вещества разрешено использовать только в квартале удовольствий. В семейный квартал запрещено проходить в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения.
— У вас отсутствует запрет на изготовление, распространение и употребление наркотических веществ? — уточнил Диего.
Служа в противодиверсионном батальоне, он получил познания в законодательстве Доминиона, потому подобная вольность в одном из миров государства его озадачила.
— Запрета нет — только ограничения, — пояснила Талика. — Мы считаем, что каждый волен распоряжаться своей жизнью так, как пожелает. Запретное становится лишь желанней. Ограничение оборота наркотиков повышает их цену, они становятся выгодным бизнесом, наркоторговцы стремятся подсадить на свой товар как можно больший процент населения. У нас наркотические вещества продаются в специальных магазинах, где можно получить исчерпывающую консультацию. Тяжёлые наркотики, наносящие непоправимый вред здоровью, продают после прохождения небольшого информационного курса, разъясняющего последствия приёма препарата. Принимать их разрешено в специальных зонах или у себя дома.
— И они пользуются популярностью?
— Не особенно, — пожала плечами Талика. — На Идиллии принято заботиться о здоровье, так что лёгкие наркотики в основном пробуют в молодости, когда ищут всё новых и новых впечатлений.
— Разве не понятно и так, что наркотики наносят вред организму? — вслух удивился Брауни.
— Одно дело — слышать об абстрактном вреде, а совсем другое — видеть голограммы с последствиями, получить описание собственной жизни с конкретными диагнозами. Мы специально платим наркоманам из реабилитационных клиник, чтобы молодёжь могла испытать рядом с ними состояние ломки. Мало кто после инфокурса решается на что- то, кроме лёгких стимуляторов и органических препаратов.
— Умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих, — процитировал услышанную недавно поговорку Чимбик.
— Да, — согласился Запал. — Умными этих дворняг назвать сложно.
Заблокировать шлемы в этот раз репликанты не сочли нужным.
— Дворнягами вы называете людей? — покосилась на них идиллийка.
— Да, мэм, — кивнул сержант.
— Почему?
— Потому что вы получаетесь в результате неконтролируемого спаривания, — объяснил Чимбик.
— А как вы называете тех, кто рождается в результате строгой селекции, к примеру, на планетах работорговцев?
В памяти сержанта всплыл Эдем. Рабский аукцион, безжизненные глаза бейджинки, рассказ Батлера о «воспитании» Лорэй. Перемазанные кровью Эйнджела и Свитари. «Ты всё ещё считаешь, что уродство — это отметины на лице?»
Вслед за воспоминаниями пришла ярость. Дикая, безрассудная. Какое право эта «говорящая голова» имеет рассуждать о том, чего никогда не видела? Она, всю жизнь проведшая в сытом, благополучном мирке?
— Рабы, — вслух сказал Чимбик, сдерживая рвущийся наружу рык. — Таких людей называют рабы. Я прав, мэм?
Последние слова он буквально выплюнул, сдерживая желание ударить идиллийку, чтобы та хоть немного прочувствовала несправедливость и боль, наполнявшие мир. Настоящий мир, а не эту витрину для богатых идиотов.
Талика отшатнулась и одновременно репликанты ощутили страх. Чужой страх. Не знакомые с проявлениями эмпатии братья Чимбика растерянно замерли, осмысливая необычные ощущения, а сам сержант на миг будто вернулся в прошлое. Он словно наяву увидел лес и перепуганную связанную Эйнджелу. И её ужас перед фигурой в броне.
Плечи сержанта опустились. Злость стремительно отступала, оставляя после себя ощущение пустоты и горечи.
— Похоже, это типичная реакция эмпатов на меня, — тихо сказал он.
